Гэри Дженнингс - Пророчество Апокалипсиса 2012
— Жарко, патрон, — сказал ему его компаньон Рафаэль Моралес. — Не лучше ли было бы надеть рубашку с короткими рукавами, шорты и сандалеты?
Лысеющий, средних лет мужчина с маленькими невеселыми глазами и коричневой, словно жженой, кожей, Моралес всегда предпочитал гавайские рубашки с короткими рукавами. Мало того что всех мыслимых и немыслимых оттенков желтого, фиолетового, белого и красного цветов, так еще и разрисованная кокосами, досками для серфинга, ананасами, а главное, в изобилии голыми красотками, его рубашка чуть ли не трещала на могучих плечах, едва покрывая внушительный живот и давая возможность увидеть тюремные татуировки, украшавшие его могучие бицепсы и предплечья, и опознавательные знаки мексиканской мафии, охватывавшие полукольцом шею. Сразу было видно, что это человек с огромным специфическим опытом.
— Так-то оно так, но я не хочу выставлять напоказ свои тюремные татуировки, — пояснил Карризо.
— Почему? — удивился его друг.
— Теперь предполагается, — покачал головой Карризо, — что я респектабельный бизнесмен, придурок. А где ты видел разрисованного бизнесмена?
— Все равно, в такую жарищу так одеваться нельзя, — заключил Моралес.
На самом деле многочисленные татуировки служили Карризо постоянным напоминанием о том, что пребывание в тюрьме строгого режима Пеликан-Бэй — это не тот опыт, который ему хотелось бы повторить. С тех пор он носу не совал в Соединенные Штаты и не раз клялся себе, что никогда в жизни не совершит больше такую ошибку. Мексиканских федералов, как и вообще чинуш и политиков любого уровня, было гораздо легче подкупить, а значит, и контролировать, чем их американских коллег. Со временем Карризо ненавидел американцев все больше, и эта ненависть достигала такого накала, что однажды даже Моралес поинтересовался, что уж он так злобится на этих гринго.
— Чертовы америкашки не терпят mordida[40],— напрямик ответил Карризо. — А я могу доверять людям, которые не берут взятки?
— Но почему они не берут твои деньги, босс? — спросил Моралес.
— Им чужда этика.
— Что за этика? — поинтересовался Моралес.
— Золотое Правило.
Моралес молча смотрел на него без проблеска понимания во взгляде.
— Чье золото, тот и правит, понятно? — объяснил Карризо.
— А то, босс, — хмыкнул Моралес, — это и мое главное правило.
— А что, «Апачерос» — это тоже часть твоего «респектабельного бизнеса»? — осведомился Моралес.
— Я инвестирую не только в наркотики и пушки.
— Sí, на тебя еще работают muchas putas, — ухмыльнулся Моралес. — Множество потаскушек.
— Что, чертовски грязный бизнес, да?
— Но чертовски выгодный, — оскалился Моралес.
— Mucho lucrativo[41],— подтвердил Карризо.
— Ну конечно, с таким бизнесом тюремные татуировки не вяжутся, босс.
Карризо пожал плечами и взглянул на усыпанные сапфирами и алмазами часы «Картье» из белого золота. Было 10.59 утра.
— От этого кофе я нервничаю, — буркнул он и жестом подозвал слугу, мужчину в черных брюках карго и белой гофрированной рубашке. — Ведерко со льдом и «Корону»[42], чтобы разбавить кофеин.
Моралес поморщился, находя это утреннее возлияние дурным знаком.
— Ладно, amigo, расскажи-ка мне об этой штуковине, как ее там… кодекс? — попросил Карризо.
— Sí, с виду это вроде как книга, только ей уже одиннадцать веков. Помнишь ту женщину-археолога, которую мы было сцапали в Чьяпасе, но потом ее отбили у нас двое гринго?
— И прикончили восьмерых наших парней.
— Десятерых, кого гранатами подорвали, кого пристрелили.
— Но этих гринго, надеюсь, тоже пришили?
— Они опять здесь, с той же женщиной. Она еще одну телку с собой взяла, тоже археолога. Они добыли Второй кодекс, а может, Третий — тут у меня уверенности нет.
— Ага, помню. У меня есть свой человек на севере, который нам помогает. И в этой их компании тоже свой человек, погонщик мулов. Мы послали людей, чтобы их прикончить, послали хороших ребят. И теперь ты мне говоришь, что все эти гринго живы?
— Погонщик мулов пропал. И ребята, которых мы туда послали, тоже не дают о себе знать. У меня такое чувство, что они все мертвы.
Карризо ошеломленно воззрился на собеседника:
— Хочешь сказать, что они грохнули вторую нашу команду — и погонщика мулов?
— Probablemente, патрон. Весьма вероятно.
Служитель доставил ведерко со льдом и «Корону».
— А вот и текила, — мягко произнес Карризо, но от него исходили волны гнева.
«Текила в одиннадцать утра — это muy malo, — подумал Моралес. — Очень плохо».
— Скольких они убили? Восьмерых?
— Десятерых, считая погонщика.
— Двенадцать человек убиты, а своих кодексов мы так и не получили?
— Выходит, что так. Чертовы гринго, ничего нам не отдали. Убили наших людей, а книжки забрали себе. Убийцы и грабители!
— А что в них, в этих кодексах?
— Погонщик говорил, там записаны слова бога Кецалькоатля о том, как в две тысячи двенадцатом году настанет конец света.
— Слушай, а ведь в тюряге я слыхал про этого Кецаль… Хренотля. — Лицо Карризо просветлело.
— Ну? Ты изучал религию?
— Ага, ацтеков и майя. Там сидело полно индейцев, и все они считали, что было бы неплохо вернуть веселое времечко этих ацтеков да майя. В книжках говорилось, будто этот звездный бог Кец-цаль… короче, что он куда-то свалил, но потом вернется и типа всех нас спасет. Да, читал я про Кецалика этого, а как же? Он еще подрался с muy malo hombre, очень плохим парнем по кличке Тескатлипока, богом смерти, крови, ночи и прочего дерьма, и тот здорово ему вломил. Гонял по всему небу: классное было шоу. Нынешние-то cholos, индейцы, знай твердят одно, что этот Кецаль еще вернется и всем обломится счастье. А я в толк не возьму, что эти сукины дети, это отродье потаскух так за него цепляются и его ждут, ежели матч выиграл этот Тескатлип.
— Так он вроде бог ночи и всякого дерьма?
— Ну и что с того? Можно подумать, днем много хорошего — сплошные заботы да беспокойство. То ли дело ночь — оттягивайся на здоровье, глуши текилу, трахай putas. Нет, старина Тес настоящий мужик, с яйцами.
— Sí, но, между прочим, книжки, за которые отвалят кучу деньжат, придумал этот придурок Кец. Тес Потри Пока твой, он не по книжной части.
— Ага, но книжки-то кто прибрал к рукам, не шлюхи?
— Прибрали ладно, пусть шлюхи, но ведь Теска Ври Пока — он же не автор.
