Наталия Ларионова - Шестая печать
И уже через две минуты на той же машине я ехал в сторону дома, оставив все заботы, хотя бы в этом на кардинале Андреотти.
Кьяра со Стеном уже поджидали меня. Мы начали собираться. Жилище, так долго служившее мне домом, сегодня выглядело совершенно чужим. Признаться по совести я совершенно не представлял, что мне взять с собой. Весь мой гардероб уместился в одну сумку. Подумав, я решил ограничить сборы книгами и дисками, да еще несколькими мелкими сувенирами, имеющими для меня значение.
Никогда не думал, что всего этого у меня такое количество. Мелочей набралось столько, что когда я принес из кухни свою алюминиевую кружку, сыгравшую сто достопамятную роль, я долго искал для нее место в картонных коробках, оказавшихся заполненными, что называется под завязку. Все оборудование квартиры я решил оставить моим хозяевам, с которыми, накануне встретившись, я полностью рассчитался. Мы с ними договорились, что, уезжая, я, просто оставлю ключи и захлопну дверь.
Прощание с Миланом получилось натянутым и коротким. Обиженный, очевидно, на то, что мои проблемы разрешились в том время, как в его все еще не было видно никакого прогресса, он расставался со мной без всякого сожаления. Он с таким видом осматривал все оставленные мной вещи, как будто он мне когда-то их предоставил, и теперь хотел удостовериться достаточно ли бережно я с ними обращался. И уже уходя, еще раз поинтересовался:
— Так ты точно завтра выезжаешь, а то у меня новый съемщик интересуется, когда бы он мог вселиться.
— Милан, но я же тебе заплатил до конца месяца.
— Тебе же все равно квартира будет больше не нужна после отъезда.
* * *Страх преследовал его днем и ночью, сжимая горло, не давая дышать. Стоило ему закрыть глаза, как все вокруг начинало кружиться, ему вновь и вновь казалось, что он слышит хруст рассыпающегося стекла и скрежет сминаемого металла. Впервые в своей жизни он оказался у столь опасной черты, в ситуации, когда он понял, что жизнь его ничего не стоит.
Первое время из страха, что его могут отравить, он пытался отказываться от процедур. Но, немного успокоившись, оставил эти попытки.
Лежа в отдельной палате, он впервые оказался предоставлен сам себе на такое долгое время. Мысли его вновь и вновь уносились в прошлое.
С самой первой встречи, когда Наставник заверил его, что о его предательстве никто не узнает и в архивах государственной безопасности не останется абсолютно ни каких следов, кстати сказать, он с некоторым содроганием, перелистывал опубликованные списки агентов госбезопасности, но Наставник не лгал, до самого последнего времени он ощущал за своей спиной негласную поддержку мощной организации.
Зачастую невозможные ситуации, в которых он оказывался, разрешались словно сами собой.
Наставник подсказал ему и познакомил с человеком, позднее ставшим лидером создававшейся христианско-демократической партии. Затем его продвигали по постам в правительстве, особо не отягощая просьбами.
Первые признаки падения появились после смерти лидера их партии. Скоропостижная смерть от инфаркта спутала все их построения. Несмотря на это его кандидатура все же прошла на роль лидера партии. Позиции их партии становились слабее день ото дня. Он видел в этом влияние общей экономической ситуации, а внутри партии отношение к себе объяснял происками завистников и конкурентов. Даже не смотря на то, что они вошли в коалицию, создавшую правящий кабинет, и он занял кресло министра юстиции. Результатом всего этого стал последний съезд, где лидером партии был избран человек, которого он не то, что уважал, просто не замечал. А ему не нашлось даже места в первом эшелоне руководства партии. И все эти последовавшие события. С детства впитавший ненависть русским, после событий с Поповым, он готов был и вовсе их демонизировать. Порой он видел в Попове посланца дьявола, присланного чтобы разрушить его судьбу.
Спустя неделю страх немного притупился, отошел куда-то внутрь и стал привычным, почти не ощущаемым.
Наставник появился неожиданно, без предупреждения. Он тихо вошел в палату и, не говоря ни слова, подошел к кровати и присел возле нее. Тяжелым, внимательным взглядом осмотрел больного, как бы стараясь рассмотреть, в каком состоянии у него находится внутренние органы и в первую очередь мозги. Затем тихо начал говорить:
— Не знаю, порадует ли вас моя новость или нет, но не поделиться не могу. Церковь в лице Ватикана вновь получила в свое распоряжение одну из величайших реликвий. Возвращены семь амфор с вином, сделанным Его руками. Только вот реликвия эта будет находиться вне нашего ордена. Но еще больше меня беспокоит вот что. Я хотел бы знать больше о тех бумагах, которые нашли рядом с вами на месте аварии. Видите ли, на них описывается каменная доска, за которой находилась реликвия. Вот я и хотел бы понять, какое отношение вы ко всему этому имеете.
Страх вернулся в такой форме, что по лицу сидящего рядом с ним Наставника он понял, что бледность и нездоровье исказили его лицо. В какой то момент он хотел воспользоваться этим и отложить неприятный разговор на потом, но уже в следующий момент понял, что уйти, таким образом, от объяснений не удастся, и решил разрешить все сейчас же.
— Наставник, я получил информацию, столь противоречивую, ну вы же читали эти бумаги, что она, на мой взгляд, мало имеет общего со здравым смыслом. Поэтому решил вначале убедиться самостоятельно, не идет ли речь о бреде сумасшедшего, а уже потом доложить обо всем. Но так уж случилось, что доложить я уже не успел.
По лицу Наставника, он почувствовал, что слова его достигли цели, и он вышел из опасной зоны полной опалы.
— Хорошо, хорошо, поправляйтесь. Но хочу вам сказать, в серьезных вопросах все же лучше, перед тем как что-либо предпринимать, лучше все-таки посоветоваться. Не забывайте об этом, и все будет хорошо.
* * *Наше возращение в Пиран совпало с приездом профессора из Лондона. События, произошедшие в Чехии, переполняли не только меня, но и Кьяру. Для нее воспитанной в католической семье находка, явившаяся результатом наших исканий, стало огромным потрясением. В его обратную дорогу и, не переставая, рассказывал в малейших подробностях.
Меня и самого прямо распирало. Одно дело теоретически решить головоломку, подобные чувства испытывают все любители кроссвордов, добравшись до конца, совсем другое, когда ты, решив головоломку, вдруг видишь скрытые многие столетия от глаз людей.
Проснувшись позже обычного, я обнаружил, что все наше семейство пребывает в глубоком сне. Причем глубже всех, похоже, спал Стен. Он похрюкивал во сне, периодически перебирал лапами и ни как не отреагировал на то, что я уже проснулся.
