Денис Субботин - Ларец Самозванца
Кирилл, которому передалось волнение волынянина, резко обернулся к своим. Почти все, как один, развели руками. Нет, такого не было. Только Шагин был задумчив…
— Что ты, Шагин? — слишком хорошо зная своего слугу, чтобы упустить эту его странную задумчивость, резко спросил Кирилл. — Ты видел его?
— Думаю я, что всех их видел! — пробормотал Шагин в задумчивости. — Когда мы уже взяли ворота и половину двора… ну, когда самая-то сеча пошла… И вот тогда я видел человек в двадцать отряд, который поспешал во-он туда. К той башне! И там был один чёрноволосый. В здешних местах такие — редкость… Насчёт Дмитра не знаю, не поклянусь. А вот баба там была! Высокая… Вся ободранная, как нищенка!
— Татьяна! — яростно выкрикнул пан Роман. — Это — Татьяна! Слышишь, московит! Твоя цель — там! Наверняка и ларец — там! Если ты поможешь мне, спасёшь Татьяну, ты спасёшь и своего атамана! Ну же, решай!
— А чего решать… — пожал плечами Кирилл. — Прокоп! Отбери дюжины две, что посвежее да потрезвее. Порох посуше поищи… Выступаем немедленно!
— Я — с вами! — резко сказал пан Роман.
Кирилл пожал плечами. Пусть пан помашет саблей, он не против…
— Дайте ему оружие! — сухо приказал он…
Часть восьмая
1
Небольшая ладья, зашуршав носом в камышах, уткнулась в мягкий наст. Не берег — болотина, толстый слой мха, способный выдержать всадники и предательски провалиться под худенькой девкой. Навроде той, что третьей и явно не по своей воле ступила на неверный мох. Следом за ней на «берег» сошли ещё полторы дюжины человек. Все — чумазые от пороха, окровавленные. У многих белели пятна свежих повязок — люди только что вышли из боя.
Ворон сошёл на берег первым и всем своим видом показывал, что дела далеко не плохи. Так и было, по правде говоря. Та сотня шишей, которая полегла в монастыре, прикрывая его отход, являла собой лишь малую толику его сиволапой «армии». Пусть даже лучшую толику. Способный в любой момент выставить в бой до тысячи бойцов с оружием и даже с огненным боем, Ворон уже вынашивал планы мести… Но для начала, надо было укрыться от вполне возможной погони. Пока же от монастыря их отделяли всего лишь двести шагов расстояния, и частый треск пищальных и пистольных выстрелов не мог заглушить отчаянных криков умирающих разбойников. Даже не зная об этом, вернейшие шиши прикрывали отход своего атамана.
— Пусть земля будет вам пухом! — тихо прошептал Ворон, пряча лицо от спутников. Никто и никогда не должен увидеть, что сам великий Ворон может плакать…
Однако застаиваться на месте было нельзя и Ворон, подавив эмоции в самом зародыше, резко спросил:
— Мишук, ты прорубил днища у остальных лодий?
— Да, атаман! — прогудел огромный Мишук, бывший пушкарь, дезертировавший из Новгорода в те страшные часы, когда к городу только подходили войска царевича [22]. — Все прорубил. Одну только оставил…
— Что?! — Ворон резко обернулся, недоверчиво уставившись в лицо пушкарю.
— Так, это… — замялся тот. — Может, кто ещё спасётся! Из наших-то…
— Мишук! — со скрежетом зубовным сказал Ворон. — Я тебе сколько велел прорубить днищ? Все?
— Все! — подтвердил разбойник.
— А ты одну оставил?
— Оставил, атаман! — покаянно опустил голову Мишук. — Так ведь там — наши…
Тяжело вздохнув, Ворон резко провёл большим пальцем по глотке. Мишук — на свою беду — этого жеста не видел. Как не видел он и быстрого выпада одного из приятелей. Так и повалился, только захрипел тихо, да царапнул скрюченными пальцами за пробитую саблей грудь…
— Приказы Ворона выполняются от слова до слова! — тяжёлым взором обведя остальных разбойников, коротко сказал атаман. — Всем понятно?
Никто не посмел возражать…
— Ну, так… — задумался Ворон. — Идём через Светлые топи!
Хоть и страшна была кара за непослушание, понесённая Мишуком, выполнять новый приказ Ворона никто не торопился. Светлые топи, прозванные так за исключительный, почти белый цвет мха и абсолютно голое пространство на пару вёрст вглубь, были страшноватым местом. Ходили слухи о чудищах, живущих в глубинах топей, о леших и болотных упырях… Но куда страшнее упырей была сама топь. Никто никогда не коснулся её дна. А кто коснулся, тому уже вряд ли доведётся рассказать об этом товарищам. Жуткая топь. Предательская. И — широкая. Чтобы преодолеть её от края до края, требовался целый день пути. Без роздыха такой путь не пройти, спасало лишь то, что где-то в часе ходьбы от берега начиналась цепочка плоских островов, поросших редким, хилым кустарником. Там можно было передохнуть, а на двух островах даже захоронки были сделаны. Как раз на такой случай — отлежаться при неудаче
И всё же… хотя разбойники нередко хаживали по ней, имели там промеченные тропки, соваться туда сейчас, до рассвета не хотелось просто жуть как. Всякое может быть. Может, не врут те, кто пугает чудищами болотными!
Ворон, однако, даже не стал оглядываться, первым шагнул в болото. Разбойники — а здесь были собраны самые верные, самые преданные вожаку люди, переглянувшись уныло, полезли за ним следом…
Путь, как и предполагалось, был тяжёл, и даже дюжим мужикам идти по нему было нелегко. Татьяна же выбилась из сил уже на первых шагах и, хотя висела на Дмитре, словно переспелая груша, бледнела всё больше, явно теряя последние силы только на то, чтобы сделать шаг. Казак и сам выглядел усталым. Рожа его, и без того унылая, иссиня-чёрная от синяков и ссадин, перекосилась ещё больше. Когда Татьяна — совершенно невольно — прижималась к нему слишком плотно, раздавался дикий зубовный скрежет, пугавший бедняжку до слёз. Ей всё время казалось, что атаман сейчас отпустит её… А под ногами мягко, слишком мягко пружинил белесый, вызывавший одним своим видом отвращение мох. А вокруг распространяло дикое зловоние болото…
— Много болот я повидал! — прорычал Дмитр, ни к кому не обращаясь. — Но такого даже в нашем Коломасове-сельце нет! Понятно теперь, почему подле него разбойники развелись!
Он сказал это так, будто разбойники были новым видом мошкары или там червяков — с полным презрением в голосе. Казак, а значит — сам разбойник, ибо волжские казаки держали в страхе все города на этой реке и не пропускали без изъятия дани ни один караван, он не готов был воспринимать всерьёз болотных «чудищ». Даже если сам был безоружен и избит, а у них оружия — и даже огненного боя — хватало.
— Нас спасут? — жалобно спросила Татьяна, ещё сильнее прижимаясь к Дмитру, отчего тот, бедняга, позеленел окончательно.
