Мика Валтари - Золотое кольцо всадника
Нерон был в восторге от этой выдумки, и я понял, что худшее позади. Он приободрился и оживился, однако я видел, что он по-прежнему сердит на меня и хочет наказать так, чтобы я стал посмешищем для всего Рима. К сожалению, я не ошибся.
— Во-первых, — задумчиво проговорил он, — я велю тебе привести сюда свою жену, чтобы я лично убедился в том, что она еврейка. Во-вторых, я желаю побеседовать со свидетелями, которые были в твоем доме в тот день, когда ребенок получал имя. Они наверняка тоже евреи, и мне надо знать, насколько усердно ты посещаешь синагогу. Ну, а в-третьих, ты немедленно подвергнешься обрезанию. Я полагаю, твоя жена этому только обрадуется. Согласись, я прошу недорого: кусочек твоей собственной плоти за то, что ты осквернял им мою сводную сестру. Благодари богов, что нынче у меня хорошее настроение, — ведь я отпускаю тебя, не наказав.
Я очень испугался и принялся униженно умолять не оскорблять меня. Но мои просьбы лишь приблизили развязку. Нерон пришел в восторг, когда увидел мой ужас и, утешая, положил мне на плечо руку.
— Обряд обрезания, совершенный над одним из сенаторов, послужит хорошим уроком и тем, кто радеет за интересы евреев, и тем, кто опять вздумает злоумышлять против меня. Иди же и исполняй мою волю. А затем присылай сюда свою жену со свидетелями. Впрочем, сам тоже приходи… если, конечно, сможешь. Я захочу убедиться, что лекарь потрудился на славу.
Мне пришлось отправиться домой и сказать Клавдии и двум свидетельницам, дрожавшим от страха в ожидании моего возвращения, чтобы они шли к Золотому дому. У меня же, мол, есть еще кое-какие неотложные дела. После этого я медленно побрел в лагерь преторианцев. Там я поговорил с хирургом, который горячо заверил меня в том, что операция эта совсем несложная, — служа в Африке, он якобы делал ее многим легионерам: в жарких странах часто бывают песчаные бури, а песок, как известно, способен вызывать болезненные воспаления.
Мне не хотелось еще раз рисковать репутацией и идти к евреям, но, право, лучше бы я все-таки обратился к их искусным лекарям, а не к этому коновалу! Я мужественно вынес муки, причиненные мне его неловкими пальцами и тупым ножом, но впоследствии рана загноилась, и я надолго потерял желание даже смотреть на женщин.
После операции я так окончательно и не оправился и не сумел вновь стать самим собой, хотя, надо признаться, многие женщины мечтали полюбоваться моим покрытым рубцами членом. Я удовлетворял их любопытство и действовал при этом весьма уверенно, однако удовольствия, в отличие от них, не получал. Что ж, во всем надо уметь видеть хорошие стороны. Во всяком случае, я стал жить умеренной и целомудренной жизнью.
Я не стыжусь рассказывать тебе об этом, потому что все в городе знают о жестокой шутке Нерона, и я даже ношу соответствующую кличку, называть которую мне тут кажется излишним.
Но твоя мать никак не желала понять, что от Нерона можно ожидать любых подвохов, хотя я неоднократно предупреждал ее об этом и готовил к роли, которую ей предстояло сыграть. Когда я, прихрамывающий и бледный, вернулся из преторианского лагеря, Клавдия даже не спросила, что со мной и где я был. Она, видишь ли, решила, что я так выгляжу потому, что боюсь Неронова гнева. Обе еврейки-христианки были очень напуганы, хотя я то и дело напоминал им об обещанных мною дорогих подарках.
Нерону хватило одного взгляда, брошенного на Клавдию.
— Еврейская ведьма! — вскричал он. — Да вы только посмотрите на этот острый нос, на эти тонкие губы, на эти седые волосы! Говорят, евреи седеют очень рано из-за какого-то древнего египетского проклятия. Поразительно, что этой старухе удалось родить ребенка. Эти евреи плодовиты, точно кошки.
Клавдия дрожала от ярости, но молчала — молчала ради тебя, Юлий, сын мой!
Затем обе еврейки поклялись Иерусалимским храмом, что они знают происхождение Клавдии и знали ее родителей-евреев, принадлежавших к особо уважаемому еврейскому роду, — мол, предки Клавдии были привезены в Рим как рабы много десятилетий тому назад.
Антония, заявляли свидетельницы, действительно почтила своим присутствием наш дом и нарекла нашего сына Антонием в честь своей бабушки.
Этот допрос усыпил подозрения Нерона. На самом деле обе еврейки, разумеется, лжесвидетельствовали, а выбрал я их потому, что они входили в какую-то христианскую секту, члены которой считали любую клятву преступлением, ибо так, по их мнению, утверждал Иисус из Назарета. Поскольку клясться грешно, то лгут они при этом или нет, не имеет уже ни малейшего значения. Эти женщины жертвовали собой ради моего сына, надеясь, что Христос простит их, учтя, что грешили они из добрых побуждений.
Но Нерон не был бы Нероном, не реши он вдобавок еще и поссорить меня с женой.
Взглянув на нас обоих с усмешкой, он проговорил:
— Госпожа моя Клавдия… Ибо именно так мне следует обращаться к тебе с тех пор, как твой муж, несмотря на множество совершенных им мерзостей, получил сенаторские сандалии… Итак, госпожа Клавдия, надеюсь, тебе известно, что Минуций воспользовался удобным случаем и вступил в тайную любовную связь с моей несчастной сводной сестрой Антонией? У меня есть свидетели, готовые подтвердить, что ночь за ночью твой муж и ныне покойная Антония предавались в ее летнем доме разнообразным плотским утехам. Я следил за ней, ибо, зная о ее развращенности, опасался какого-нибудь скандала.
Услышав слова Нерона, Клавдия побледнела. По моим глазам она прочитала, что император не лжет. Я-то объяснял свои частые отлучки делами, связанными с заговором Пизона.
Она изо всей силы ударила меня по лицу, и звук пощечины разнесся по огромному залу. Я тут же покорно подставил другую щеку, как это велит столь любимый ею Иисус. Она дала мне еще одну пощечину, и с того дня я немного глуховат. А затем она начала так браниться, что я остолбенел от изумления: мне и в голову не приходило, что ей были известны столь изощренные и грязные ругательства. Впрочем, я ни словом не возразил ей — я решил следовать заветам христианского бога и сносить все терпеливо и безропотно.
Клавдия так страшно ругала и меня, и Антонию, что Нерон вмешался и прервал ее. Он напомнил, что о мертвых не следует говорить плохо, и предупредил: Клавдия может заплатить жизнью за оскорбление близкой родственницы императора.
Чтобы успокоить жену и вызвать ее сочувствие, я откинул тогу, приподнял тунику и показал ей кровавый бинт на моем детородном органе, уверяя, что и так достаточно наказан за супружескую измену.
Нерон, однако, заставил меня снять повязку, хотя это и причинило мне боль: он хотел собственными глазами увидеть след от ножа хирурга — а вдруг я пробую обмануть его, обмотав окровавленную тряпицу вокруг неповрежденного члена?
