Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
И старый дворянин совершенно непринужденно первым направился в гостиную, что свидетельствовало о том, насколько маркиз соблюдал дистанцию между собой и простым деревенским нотариусом.
Следует отметить, что метр Лорио с такой тщательностью стал вытирать ноги о коврик, лежавший перед дверью этого святилища, что вся учтивость, которую маркиз счел бы уместной ему оказать, оставшись позади него, обернулась бы для старого дворянина настоящим мучением.
Воспользуемся паузой, пока наш нотариус, на которого через полуприкрытую дверь падал свет, складывал зонтик и вытирал ноги, чтобы в соответствии с нашими скромными возможностями набросать его портрет.
Метр Лорио, нотариус из Машкуля, был тощим, тщедушным человечком, казавшимся вдвое ниже ростом из-за привычки говорить с собеседником, согнувшись перед ним вдвое в знак глубочайшего уважения.
Длинный и острый нос вполне заменял ему лицо. Не поскупившись на подобное украшение лица, природа обделила метра Лорио во всем остальном таким чудовищным образом, что надо было очень долго приглядываться к нему с самого близкого расстояния, чтобы разглядеть, что глаза и рот у него были как и у всех других смертных, однако, убедившись в этом, наблюдательный человек сразу бы отметил про себя, что глаза отличались живостью взгляда, а линия рта не была лишена изящества.
И в самом деле, о характере метра Лорио — или кума Иволги, как его называл маркиз де Суде, который, как всякий хороший охотник, был немного орнитологом, можно было судить по его внешности: он был достаточно ловок, чтобы ухитряться получать около тридцати тысяч франков там, где его предшественники едва сводили концы с концами.
Чтобы добиться подобного результата, считавшегося до него недостижимым, г-н Лорио изучал не Кодекс, а людей; основываясь на своем житейском опыте, он пришел к выводу, что в характере ему подобных преобладающими чертами являются тщеславие и гордыня, и постарался использовать эти два порока в своих целях, став вскоре нужным человеком для тех, кто ими грешил.
Вежливость метра Лорио — в полном соответствии с его жизненной установкой — доходила до раболепия: он не отвечал на приветствия, а сгибался в три погибели и, упражняясь, так наловчился, что его тело, словно у индийского факира, привычно складывалось помимо его воли; он не уставал повторять при каждом удобном случае титулы своих клиентов, и будь то барон, шевалье или простой дворянин, всегда обращался к нему не иначе как в третьем лице. Впрочем, он так униженно и одновременно бурно проявлял свою признательность в ответ на любезное обращение, демонстрируя в то же время такое преувеличенное рвение и преданность в ведении порученных ему дел, что снискал немало похвал и мало-помалу приобрел обширную клиентуру из числа местной знати.
Однако более всего поспособствовала успеху метра Лорио в департаменте Нижняя Луара и даже в соседних департаментах его неумеренность в проявлении политических убеждений.
Машкульский нотариус был одним из тех, про кого могли сказать: «Он роялист больше, чем сам король».
Его маленькие мышиные глазки загорались, стоило ему только услышать имя какого-нибудь якобинца, и для него все либералы, начиная от Шатобриана и кончая Лафайетом, были якобинцами.
Он так никогда и не принял Июльскую монархию и называл Луи Филиппа не иначе как «господином герцогом Орлеанским», так и не признав титул королевского высочества, дарованный тому Карлом X.
Метр Лорио частенько наведывался в замок Суде.
В соответствии со своей тактикой он выставлял напоказ глубокое почтение к блистательным осколкам знатного семейства, принадлежавшего к уходящему в прошлое общественному строю, о котором искренне сожалел. Его уважение к этой семье было весьма глубоким, и он смотрел сквозь пальцы на то, что маркиз, совсем не заботившийся, как мы уже говорили, о приумножении своего состояния, частенько забывал платить нотариусу проценты за деньги, которые он у него брал в долг.
Маркиз де Суде охотно принимал у себя своего кума Лорио прежде всего потому, что, как мы уже сказали, одалживал у него деньги, а также потому, что не мог оставаться нечувствительным к лести, как и любой другой на его месте, и, наконец, потому, что из-за натянутых отношений с соседями он вел замкнутый образ жизни и с радостью принимал в своем доме всякого, кто мог помочь ему нарушить однообразное течение времени.
Только тогда, когда маленький нотариус убедился в том, что на подошвах ботинок больше не осталось грязи, он осмелился войти в гостиную.
Он вторично отвесил поклон маркизу, снова устроившемуся в кресле, и обратился с комплиментами к дочерям маркиза.
Однако маркиз прервал на полуслове поток его излияний.
— Лорио, — сказал маркиз, — я всегда рад вас видеть.
Нотариус склонился до земли.
— Только позвольте вас спросить, — продолжал маркиз, — что привело вас в такую плохую погоду почти на край света в половине десятого вечера? Хотя, как мне кажется, с таким зонтом, как у вас, небесный свод всегда голубой.
Лорио посчитал своим долгом ответить на шутку маркиза смешком:
— О! Вы правы! Вы правы!
А затем уже он ответил на его вопрос:
— Дело в следующем. Я был в замке Ла-Ложери, куда отправился довольно поздно, получив в два часа дня распоряжение вручить деньги хозяйке замка. Привычно возвращаясь домой пешком, я услышал доносившийся из леса шум, не предвещавший ничего доброго, что подтверждало полученные мною сведения о бунте в Монтегю; не решившись идти дальше из боязни встретить по дороге солдат герцога Орлеанского, я подумал, что господин маркиз не откажет мне в любезности воспользоваться его гостеприимным кровом на сегодняшнюю ночь.
При упоминании о замке Ла-Ложери Берта и Мари одновременно встрепенулись, словно две лошади, которые услышали донесшийся издалека звук походной трубы.
— Вы были в замке Ла-Ложери? — спросил маркиз.
— Да, как я уже имел честь сообщить господину маркизу, — ответил метр Лорио.
— Постойте, постойте! Сегодня вечером к нам уже наведывались из Ла-Ложери.
— Уж не молодой ли барон? — спросил нотариус.
— Да.
— Именно его я и ищу.
— Лорио, — произнес маркиз, — всегда считая вас человеком незыблемых убеждений, я удивлен, что вы изменяете своим принципам, наделяя какого-то там Мишеля титулом, который вы всегда уважали.
Услышав слова маркиза, произнесенные с нескрываемым презрением, Берта покраснела, а Мари побледнела.
Старый дворянин не заметил, какое глубокое впечатление произвели его слова на дочерей, однако от маленьких серых глазок нотариуса ничего не ускользало. Ему хотелось продолжить свой рассказ, но маркиз де Суде жестом его остановил, так как он еще не все сказал.
