Коммодор Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер
— Благодаря вам, сэр, — произнес Клаузевиц, — осадные работы задержаны на четыре дня.
Четверо суток; французам до конца года придется провозиться с этой оборонительной позицией. Его долг и долг русских заключается в том, чтобы продержать их здесь как можно дольше. Было немного грустно, оттого что приходится торчать на этом второстепенном направлении, в то время, как Бонапарт беспрепятственно продвигается к самому сердцу России. Но игра должан быть доиграна до конца.
Он расстался с союзниками, чувствуя себя усталым и несчастным, словно темная траурная тень нависла над любыми его попытками почувствовать радость от успеха — благодаря которому он выиграл четверо суток— удара нанесенного по французам. Дудки свистели, когда он поднимался на борт «Несравненного». Капитан Буш, первый лейтенант и вахтенный офицер встречали его на шканцах.
— Добрый вечер, капитан Буш. Не будете ли вы так любезны поднять сигнал мистру Дункану и мистеру Маунду немедленно прибыть на «Несравненный»?
— Да, сэр, — Буш помолчал одну-две секунды, но так и не решился возразить, — Да, сэр. Мистер Маунд убит.
— Что вы сказали?
— Одно из последних ядер с берега разорвало его пополам. Буш, как всегда, стрался сдерживать свои эмоции, но было видно, что он глубоко взволнован, а ведь он не испытывал такой привязанности к Маунду, как его коммодор. В этот момент Хорнблауэра затопил бурный поток сожаления, сомнения и упреков, которые он бросал себе самому уже долгое время. Если бы он только раньше приказал бомбардирским кечам выйти из боя! Не слишком ли легкомысленно он относился к человеческим жизням, когда держал их под огнем полевых батарей? Маунд был одним из лучших молодых офицеров, которыми он когда-либо имел счастье командовать. Со смертью Маунда Англия понесла тяжелую потерю — и он сам тоже. Но чувство личной потери было гораздо более болезненным и мысль о неизбежности смерти угнетала его. Мучительная волна все еще терзала его, когда Буш заговорил снова.
— Должен ли я в таком случае вызвать Дункана и первого лейтенанта с «Гарви», сэр?
— Да, сделайте это, пожалуйста, капитан Буш.
Глава 21
Хорнблауэр пытался написать губернатору записку на французском — утомительное занятие. Выразить по-французски отдельные слова, а то и целые фразы порой казалось выше его сил, каждая же заминка означала, что предложение нужно начинать сначала.
«В депешах, полученных в настоящий момент из Англии — пытался он выразить на письме — сообщается, что войскам Его Величества Короля Великобритании и Ирландии сопутствовал успех в большой битве, имевшей место 14 числа прошлого месяца под Саламанкой, в Испании. Маршал Мармон, герцог Рагузский, ранен, захвачено около десяти тысяч пленных. Британский генерал, маркиз Уэлсли, согласно полученным мною известиям, в настоящее время ускоренным маршем движется на Мадрид, который, несомненно, падет. Результаты этой битвы трудно переоценить».
Хорнблауэр выругался про себя: ему не следует подсказывать губернатору, какие действия тот должен предпринять в связи с этими новостями. Однако факт, что одна из армий Бонапарта полностью разбита, причем в большом сражении с равными силами, имел высочайшую важность. Если бы губернатором был бы он, то приказал бы дать салют, отпечатать прокламации, сделать все, чтобы воодушевить солдат и гражданское население, которые исполняют свой тяжкий долг — отстаивают Ригу от французов. А что эти новости будут означать для русских армий — которые, наконец, соединились где-то к югу, чтобы защитить Москву в последней отчаянной битве — просто трудно себе представить.
Он подписал и запечатал записку, крикнул Брауна и поручил ему немедленно отправить ее на берег. Перед Хорнблауэром, помимо официальных депеш, которые он уже прочел, лежала пачка из пятнадцати писем, адрес на которых был написан почерком Барбары; Барбара писала ему каждую неделю с тех пор как они расстались и письма копились в Адмиралтействе, ожидая, пока «Клэм» вернется к эскадре с депешами. Пока нн открыл только последнее, чтобы убедиться, что дома все в порядке и теперь снова взял его, чтобы перечитать.
«Мой любимый муж!
Все домашние новости на этой неделе затмили великие известия из Испании. Артур разбил Мармона и все узурпаторское правительство этой страны теперь уничтожено. Артур стал маркизом. Не помню, в первом или во втором письме я уже писала, что он должен был стать графом. Будем надеяться, что скоро я сообщу тебе, что он стал герцогом — не только потому, что я желаю своему брату стать герцогом, но потому, что это будет означать новую победу. На этой неделе вся Англия только и говорит об Артуре, также, как две недели назад вся Англия говорила только о коммодоре Хорнблауэре и его свершениях на Балтике.
Домашние в Смоллбридже столь возбуждены всеми этими новостями, что гораздо более важное событие едва не прошло абсолютно незамеченным. Я имею в виду то, что Ричард Артур надел свои первые штанишки. Cдетскими платьицами он теперь распрощался навсегда. Мальчик еще слишком мал для таких перемен и миссис Рамсботтом обливалась слезами, расставаясь со своим крошкой, но если бы ты его видел, то, думаю, согласился бы, что он замечательно выглядит в своей новой одежке, по крайней мере, до тех пор, пока ему не удается сбежать из-под присмотра и заняться любимым делом — ковыряться в земле, забравшись куда-нибудь подальше в заросли кустарника. Он проявляет как душевные, так и физические качества, достойные сына прославленного моряка. Когда я закончу это письмо, то позвоню и пошлю за малышом, чтобы он смог добавить что-либо от себя и осмелюсь предположить, что это будет, по крайней мере, отпечаток его испачканного пальчика, который в будущем сменится его настоящей подписью».
Хорнблауэр перевернул страницу. Там действительно было несколько чернильных отпечатков детских пальчиков, стоявших рядом с неуверенным крестиком, напоминающим букву «Х», который Ричард Артур вывел рядом с подписью своей приемной матери. В этот момент Хорнблауэр ощутил отчаянное желание увидеть своего сына, вполне довольного собой, ковыряющегося в земле где-то в зарослях кустарника, погруженного в свою работу со всей серьезностью ребенка. Над «Х», где еще оставалось немного свободного места, Барбара дописала:
«Как обычно, я мечтаю о скорейшем победоносном возвращении моего дорогого мужа, чтобы я могла приложить все усилия для того, чтобы увеличить его радость, вместо того, чтобы просто молиться за него, как я это делаю сейчас».
Хорнблауэр запретил себе становится сентиментальным и попытался жестоко подавить эмоции, поднявшиеся было в его душе. Итак, теперь
