Венгерская вода - Зацаринный Сергей
Мой любознательный рассказчик, конечно же, успел сунуть нос и в саму лабораторию. Даже обжечься ухитрился. Ничего интересного. Она у Илгизара во дворе, в небольшом амбаре. Там печь у него маленькая, горелки, склянок-банок полно. И чем-то здорово воняет. Илгизар и половину травы, что тот высокий принес, который с псарем пришел, сразу туда отправил. Мисаил сказал, что будет здорово ее тоже добавить. Хотя вообще-то это любимый запах Магинур. Эту траву специально для нее привезли из самого Гюлистана.
К этому времени я уже сам многое знал о наших гостях от словоохотливого брата Иоганна.
Хайме в молодости был рыцарем. Отправившись освобождать Гроб Господень, он вступил в славный некогда орден тамплиеров, потом попал в плен в Египет, был выкуплен великодушным послом Золотой Орды и отпущен на свободу. Тем временем его орден впал в немилость. Тамплиеров обвинили в ереси и всевозможных преступлениях, подвергли пыткам, многих казнили. На свое счастье, Хайме был тогда далеко от тех мест и решил уехать в Золотую Орду, где жил его избавитель. Здесь поселился в миссии монахов, потому что, вступая в тамплиеры, дал некогда обет безбрачия, посвятив остаток дней взращиванию земных садов, которые, как известно, являются в этой грешной юдоли воплощением Сада небесного.
Неведомо какими путями там его нашла лет десять назад могущественная ханша Тайдула. Она как раз задумала завести загородный дворец с садами, вроде того что, по рассказам, был у великого хана в Ханбалыке. Именно тогда началась война с франками, и искать садовников в тех краях стало не с руки. Жители же Персии и Хорезма плохо приспосабливались к здешнему климату. Вот и позвала царица Хайме и брата Иоганна. Почитай, жизнь ему спасла. Через год всю их миссию до единого человека выкосила чума.
Здесь в Мохши брат Иоганн, бывший тогда совсем молодым человеком, много лет назад взращивал тот самый сад, что представляет ныне столь удручающее зрелище. Отданный в раннем детстве в монастырь, он вырос, помогая садовнику, у которого многому научился. Когда его определили в число проповедников, призванных нести слово Божие диким язычникам в царстве татар, брат Иоганн был послан в Мохши. Причиной такой перемены в судьбе стал венгерский язык, которым владел молодой монах. Знай он только немецкий или чешский, может, и доныне блаженствовал бы под небом своей родины.
Когда выяснилась полная непригодность незадачливого проповедника к этому делу, его определили в помощь более опытному человеку, подвизавшемуся у самого порога ордынской власти. Возле могущественной царицы Баялуни. Тогда и пригодилось его искусство садовника.
Сад этот растили не для того, чтобы отдыхать или любоваться красотой. Любившая выгоду во всем царица завела его для взращивания плодов к своему столу. Яблок, малины, смородины. Но больше всего она любила ягоду, которую по-латыни именуют бородатой, а русские зовут берсенем, но чаще просто крыжовником, потому что рисунок на ней напоминает крест. За саженцами посылали людей в Болгарию. Ягоды заливали медом, пересыпали драгоценным сахаром, складывали в глубокие ледяные подвалы, набитые снегом с зимы. Еще один премудрый грек растил здесь вишни.
Вот теперь Хайме и надумал съездить в этот сад, посмотреть, что еще осталось. Чем можно покорыствоваться для Гюлистанских вертоградов. За тридцать лет вряд ли что осталось, но ему просто захотелось побывать в Мохши, повидаться с Илгизаром и Магинур. Годы такие, что, может, больше и не придется свидеться. Взял с собой брата Иоганна. Сейчас, летом, конечно, ничего пересаживать нельзя, зато самое время высмотреть, что сохранилось. Чтобы пометить, а потом осенью вернуться и выкопать.
– Завтра с утра, – не спешил садовник, – оденусь получше и полезу смотреть.
За ужином стали вспоминать былое. Было нескучно, потому что пришли наконец Илгизар с Мисаилом, а с ними Магинур. Когда покончили с трапезой, Хайме принес небольшой сверток.
– Двадцать два года назад наиб сарайского эмира передал эту вещь мне на хранение, пока не вернется ее хозяин. Настало время вернуть.
Он развернул сверток, и нашим взорам предстал великолепный синий плащ, вышитый серебром и золотом.
– Он принадлежал Санчо из Монпелье. Так он себя здесь называл.
Это был тот самый плащ, про который мне рассказывал Мисаил. Подаренный его отцу не то императрицей, не то княгиней и по счастливой случайности спасший ему жизнь.
– Я хранил его в память о женщине, которую когда-то любил. Ее дочь подарила этот плащ твоему отцу.
– Она тоже любила тебя. Всю жизнь. Вспоминала перед смертью.
Хайме горько усмехнулся:
– Откуда тебе знать? Она умерла за четверть века до твоего рождения.
– Мне рассказала ее дочь. Перед смертью в Неаполе мы посетили ее с моим учителем, и она вспоминала моего отца. Потом свою мать. Потом подарила мне перстень, который ей остался от матери, сказав, что та хранила его всю жизнь, потому что получила из рук юноши, которого тайно любила. Он уехал на Восток освобождать Гроб Господень, и больше о нем ничего не было известно. Конечно, ты мне не веришь. Мало ли что можно наболтать.
Мисаил сунул руку за пазуху и протянул Хайме перстень:
– Не думал, что встречу человека, о котором все это говорилось.
Камень сверкнул огненными искрами. Только теперь в них не было ничего зловещего.
– Тот самый, – улыбнулся Хайме. – Подарок арагонского принца, который я нес на бархатной подушечке.
В тот вечер еще долго вспоминали былое. Мы только слушали молча. Узнав, что Хайме жил некогда на Кипре, я принес оставшееся у меня королевское вино. Старый рыцарь растрогался:
– Ты был в замке Колосси? Там еще неподалеку монастырь, который все называют кошачьим. В нем живет неимоверное количество кошек, завезенных какой-то императрицей.
В тот вечер я так и не рассказал Злату о своем открытии, сделанном благодаря бумагам брата.
На следующий день ни свет ни заря брат Иоганн уже направился в сад. С ним явно нехотя шел Хайме, и, конечно, такое дело не могло обойтись без нашего Баркука, пусть для него даже не нашлось одежды, защищающей от колючек и жгучей травы. Хайме предлагал дождаться полудня, чтобы хоть роса обсохла, но старому садовнику не терпелось обозреть свои былые владения.
Илгизар с Мисаилом снова устремились в заветную лабораторию варить колдовское снадобье, а мы с доезжачим смогли, наконец, спокойно обсудить последние записи Омара. За этим занятием нас и застал возбужденный Баркук. Оказалось, едва они начали продираться сквозь мокрые от росы заросли, брат Иоганн рассказал, что в глубине сада есть колодец, из которого, по слухам, подземный ход ведет в какие-то тайные подземелья. Мальчишке, конечно, сразу захотелось на него взглянуть. А когда Баркук продрался туда сквозь разросшиеся кусты, его внимание немедленно привлекла веревка. Она была привязана к дереву и уходила вглубь колодца. Значит, туда кто-то спускался. Мальчик вытащил веревку и обнаружил, что она оборвана. Выходит, тот, кто там побывал, так и не выбрался обратно. Теперь Баркук горел желанием спуститься в колодец.
Злат отнесся к этой затее настороженно. Старые колодцы таят опасность. Говорят, там селятся джинны, и нередко спустившихся легкомысленных смельчаков поднимают обратно мертвыми, но без малейших следов насилия. Поэтому Баркука решили обвязать вокруг пояса веревкой и сразу вытащить, едва он коснется дна. Для этого Злат послал двух стражников поздоровее. Ни ему, ни мне не захотелось лезть сквозь сырые заросли, чтобы посмотреть, чем все это кончится.
Однако продолжить неспешную беседу на ласковом утреннем солнышке нам не удалось. Вскоре появился Баркук с найденным на дне колодца мешком в руках. Этот мешок лежал рядом с телом человека, которого погубила та самая оборвавшаяся веревка. Кем был этот человек, гадать не пришлось – на мешке красовалась печать моего брата Омара. В нем был ладан.
От тихого утреннего благодушия не осталось и следа. Дюжие стражники устремились рубить проход сквозь кустарник топорами и саблями. Принесли факелы, веревки. Вскоре тело несчастной жертвы колодца было извлечено на свет. Видимо, оно пролежало там с осени, поэтому являло собой зрелище крайне неприглядное. Опознать его теперь можно было разве что по остаткам одежды. Хотя проще было это сделать по перстню, красовавшемуся на пальце. Это была печатка моего брата.
