Татьяна Минасян - Белый континент
Утро 17 декабря 1911 года тоже выдалось обыкновенным и ничем не примечательным — разве что в путь путешественники отправились позже обычного, потому что их предводитель долго не желал просыпаться. Зато сборы заняли совсем не много времени, да и сани неслись вперед как-то особенно быстро: сказывалось то, что после почти двухмесячного путешествия они стали гораздо легче, а возможно, причина была в собаках, которым тоже передалось всеобщее радостное нетерпение, благодаря чему они теперь старались поскорее добежать до цели.
Порядок пользования разным "транспортом" оставался прежним: трое путешественников ехали в санях и правили собаками, а двое бежали рядом на лыжах. Но теперь те, кто сидел в санях, почти все свое внимание сосредоточили на приборах, и если отрывались от них, то лишь для того, чтобы оглядеться вокруг и убедиться, что нигде не видно следов английской экспедиции. После обеда в сани забрались Вистинг, Хансен и Бьолан, и никто из команды так никогда и не узнал, кто из них первым понял, что цель достигнута. Во всяком случае, сообщили Амундсену об этом все трое одновременно.
— Сто-о-о-оп!!! — заорали они такими сумасшедшими голосами, что их приказ мгновенно выполнили не только Хассель и Амундсен, но и все семнадцать псов. "Караван", состоявший из трех повозок и только что с неплохой скоростью мчавшийся по твердому, как камень, снегу, застыл на месте невиданной скульптурной группой. Причем группой неподвижной и безмолвной — не только люди, но даже собаки, привыкшие каждую остановку отмечать лаем и попытками подраться, несколько долгих секунд не издавали ни звука. Хотя сами они в тот момент не слышали вечной тишины южного материка: у каждого в ушах еще стоял тот дикий, отчаянно-радостный и ничем не сдерживаемый вопль. Крик людей, которые победили. Первый звук человеческого голоса, раздавшийся над этой закованной в вечный лед равниной.
А местность вокруг была в точности такой же, как и везде в Антарктиде. Всюду можно было увидеть только белую землю и черные трещины, всюду снег невыносимо блестел под солнцем, а более-менее высокие холмы отбрасывали на него темно-голубые тени. Руал осторожно приподнял солнцезащитные очки, чтобы увидеть Южный полюс таким, каким он был на самом деле, невольно зажмурился и разочарованно вздохнул. Если бы не приборы, ни один человек в жизни не догадался бы, что находится не просто где-то в Антарктиде, а в таком примечательном месте. "Впрочем, — пришло вдруг в голову Амундсену, — приборы тоже дают погрешность хотя бы в пару километров. Так что, может быть, я пока еще стою не совсем там, куда всю жизнь стремился…"
И внезапно его посетила другая, еще более очевидная мысль: он добрался вовсе не до того места, в которое стремился с самого детства, а наоборот — сейчас он стоял в точке, прямо противоположной той, о которой когда-то мечтал, лежа в кровати с книгой или скучая на лекциях в университете! Он много лет делал все, что мог, чтобы попасть на Северный полюс, а сейчас находился от него так далеко, как это только возможно. Он ушел от своей первоначальной цели — но, по странной иронии судьбы, именно этот уход теперь будет главным открытием его жизни, и именно его люди будут вспоминать в первую очередь, услышав имя Амундсена! Где бы он ни побывал в будущем, на какие бы еще земли ни ступил в первый раз, это будут менее значимые для истории события — потому что больше не открытых полюсов в мире не осталось.
А за этой мыслью последовала еще одна: это главное в его жизни путешествие окончено. Впереди исследования на полюсе и возвращение на Фрамхейм, а потом и домой, в Норвегию, впереди долгий путь, не менее опасный, чем дорога сюда, но это будет уже не то. Хотя в чем именно это самое "не то" будет заключаться, Руал вряд ли смог бы объяснить вразумительно: он просто знал, что в его жизни и в жизни его товарищей что-то только что необратимо изменилось.
Он поправил слегка съехавшие на бок очки, случайно выпустив при этом лыжную палку, и она с негромким стуком упала на снежный наст. И тут же, вслед за этим слабым звуком вернулись все остальные: залаяли и зарычали собаки, заскрипели сани, с которых слезали путешественники, зашуршал под их торопливыми шагами снег… Они пожимали друг другу руки, спорили о том, что им теперь надо сделать в первую очередь и сколько времени они должны будут провести на полюсе, они отвязывали собак и ласково чмокали их в кожаные носы, они смеялись и благодарили друг друга "за хорошую компанию", а вокруг по-прежнему белели бескрайние пустые просторы, сияло ослепительное солнце и резкими порывами дул не очень сильный колючий ледяной ветер. Самому загадочному континенту Земли не было никакого дела до подпрыгивавших в его центре людей и животных: он продолжал жить своей непостижимой для них холодной жизнью.
Прошло не меньше получаса прежде, чем еще недавно суровые первооткрыватели успокоились, перестали озираться по сторонам и сопровождать каждую фразу смехом и снова настроились на серьезный лад. Первым делом решено было установить на полюсе норвежский флаг. Он лежал в санях Хансена, заранее подготовленный к этому важному событию — его надо было только развернуть и вкопать в снег. Хансен поднял флаг, протягивая его Амундсену, но руководитель экспедиции торопливо замотал головой:
— Нет, Хельмер. Мы сделаем это все вместе. Это — наше общее открытие, мы шли к нему впятером и впятером его совершили. Мы одинаково этого достойны.
И после того, как в насте была пробита достаточно глубокая впадина, они вместе взялись руками за древко и воткнули его туда, одновременно слегка встряхнув флаг, чтобы алое с синим крестом полотнище развернулось и расправилось. Флаг с громким шелестом раскрылся у них над головами, и ветер тут же погнал по нему волны: в снегах Южного полюса словно бы распустился цветок, необычайно яркий для местного белого фона, яркий и живой. Пятеро полярников принялись по очереди сыпать во впадину снег и колотые куски льда, а потом долго и тщательно поливали ее растопленной на примусе водой, пока древко флага намертво не вмерзло в ледяной покров Антарктиды.
— Если не будет совсем уж сильных метелей, он простоит несколько лет, — уверенно заявил Оскар Вистинг, когда они отошли от флага на несколько метров, чтобы полюбоваться им издалека. Остальные участники похода смотрели на вещи менее оптимистично и вряд ли дали бы флагу больше двух или трех месяцев, но спорить с ним не стали.
— Надо еще как-то назвать эту равнину, — напомнил Бьолан, и Амундсен согласно кивнул:
— Разумеется, я не забыл. Равнина будет носить имя Его Величества Гокона Седьмого.
Его спутники тоже кивнули, хотя и с некоторым сомнением: пусть традиция действительно требовала от первооткрывателей называть обнаруженные ими земли в честь правителей своей страны, но теперь получалось, что Амундсен так и не дал никаким географическим объектам собственного имени. Руал, словно прочитав их мысли, небрежно пожал плечами:
