Ян Валетов - Путь Проклятого
– Ничего, – быстро произнес Каприо. – Со мной ничего не произошло.
Он оглянулся. Странно как-то, через плечо, нелепо выгнув шею, словно готов был увидеть в углу готового к прыжку льва. Но льва в углу не было. Там стояла сломанная метла, обросшая понизу мохнатыми клубками пыли и паутиной до совершенно антикварного вида. Итальянец медленно расправил плечи, шея стала на место и он повернулся к собеседнику.
– Пока не произошло, – добавил он.
Под слоем мусора наконец-то отыскалась упаковка с несколькими пластиковыми стаканчиками и Чезаре наполнил два из них минералкой.
– Чем ты испуган?
– Я? – повторил Каприо. – Чем я испуган? Да, Рувим, я испуган, я боюсь… Они всегда приходили за теми, кто что-то знает… Всегда.
Бедняга, подумал профессор Кац. Он все-таки рехнулся. Кто бы мог подумать?
– Я не сумасшедший, Рувим, – сказал внезапно итальянец совершенно нормальным трезвым голосом. – Они есть. Все указывает на то, что они есть!
– Кто такие «они»? – поинтересовался Кац. – И за кем они приходили?
Делать было нечего. Он все равно приехал в Венецию, чтобы встретиться с коллегой. По крайней мере, теперь будет уверенность, что Чезаре попадет в нужные руки. Скорая, хороший госпиталь, нормальный уход. Пусть профессор выговорится, а потом можно будет уговорить его сдаться на милость медиков. Говорят, сейчас такие вот состояния лечат за пару недель. От силы за месяц. Безумно жаль человека! Один из лучших специалистов, энциклопедист… Как же такое могло произойти?
Каприо подошел к окну и залпом выпил воду. Спина профессора сгорбилась, плечи поднялись, редкие седые волосы, прекрасно видимые в контровом свете, от сквознячка колыхались над черепом, словно водоросли на течении.
– Я не сумасшедший, Рувим, – повторил он. – Я испуган, растерян, я не знаю что делать, куда бежать, но я в здравом уме и твердой памяти. Если я прав, то в ближайшие дни меня убьют… Если неправ… Что ж, это к лучшему…
– Погоди, погоди… Что значит убьют? – удивился Кац вполне искренне. – Зачем кому бы то ни было тебя убивать, Чезаре? Ты что – мафиози?
– Хотел бы я быть мафиози, – сказал Каприо с грустью в голосе. – Нет, Рувим. Я простой историк, библиотекарь и немного археолог…
– Хочу тебя успокоить, – перебил его Кац, всеми мышцами лица изображая улыбку. – Историков и археологов в нашем мире убивают крайне редко. Библиотекарей – того реже!
Рувиму было не по себе от серьезного тона итальянца, его воспаленных бегающих глаз, от почти незаметного дрожания в голосе коллеги, которое явно означало сильный, чтобы не сказать смертельный испуг.
– Ошибаешься, – возразил Каприо. – И раньше убивали, и сейчас могут.
Вдруг он улыбнулся, но совсем невесело – скривил рот и повел бровями – вылитый печальный Пьеро.
– Я никогда не думал, что старые бумаги так опасны… Ведь кому какое дело до самой страшной тайны, которой исполнилось тысячу лет? Оказалось – это не так. Не удивляйся, друг мой, есть тайны, за которое убивают не только библиотекарей. Убивают всех, чтобы ни одна живая душа никогда никому ничего не сказала.
– Конечно есть, – Кац попробовал отшутиться, но в этой темной замусоренной комнатенке шутки приобретали совеем другое звучание. – Чертежи атомной бомбы, например. Или состав виагры из апельсинового сока! Или тайна убийства Кеннеди!
– Есть куда более серьезные тайны, Рувим…
– Возможно, – сказал Кац с примирительной интонацией. – Не стану спорить. Но я не сталкивался с манускриптом, за чтение которого меня бы могли расстрелять. Я допускаю, чисто теоретически, что меня бы могли убить за обладание ценным документом, но никак не за его содержимое…
– Это в смысле украсть и продать? – осведомился Каприо, снова наливая себе воды.
– Точно! – обрадовался Кац. – Помнишь, ты меня еще должен был в туалет водить под присмотром. Чтобы я чего у вас там случайно не прихватил. Я бы сказал, что паранойя порой принимает самые причудливые формы. Знаешь, могу тебя успокоить – ты не похож на библиотечного вора, Чезаре. И я не похож. Как-то привычнее другим зарабатывать на хлеб!
Ты будешь удивлен, Рувим, но все мои подозрения и несчастья начались с тех писем, что ты переводил – с писем Иосифа Флавия…
Чезаре был абсолютно, СМЕРТЕЛЬНО серьезен, и Кацу почему-то сразу же расхотелось шутить. Каприо всегда был хорошим и крайне неторопливым в выводах специалистом. Если уж он настаивал на своей правоте, то крайне редко ошибался.
– Мне не дали их опубликовать. Мне даже упоминать о них не разрешили, словно их никогда и не было. Ты думаешь, что они остались в реестре? Нет! Я проверял. Эти документы больше для нас не существуют!
Итальянец встал и зашагал по комнате, размахивая одной рукой. Вторую, сжатую в кулак, он плотно прижал к груди.
– Ты представляешь, что это значит для библейской археологии? А какая это потеря для истории человечества? Ведь понятно, что письма Флавия, реальной личности, известной в христианском мире – это заслуживающее доверия и изучения свидетельство! Да им цены нет, этим письмам! Флавий не один и не два раза упоминает о Христе, говорит о секте минеев, которых можно считать первыми христианами!
– Иудео-христианами[43]… – поправил его Кац, но профессор ничего не слышал и продолжал мерить шагами комнату!
– Это же открытие мирового порядка, Рувим, сопоставимое с пирамидами, Помпеями или Троей! Конечно, написанное Флавием не согласуется с концепцией Святой Церкви и описывает он события совсем не так, как это сделано в Писании, но сам факт их историчности навсегда решен!
– Без документов решен? – спросил Кац, подняв бровь. – Чезаре! Да нас с тобой засмеют наши же коллеги! До этого шли споры о Testimonium Flavianum[44], а теперь будут спорить о Testimonium Flavianum Caprionum[45]. Без документа – оригинала, возраст которого проверен независимыми лабораториями – мы ничего никому не докажем. Мы и с документом ничего не докажем, нас просто никто не будет слушать. Ты это понимаешь?
– Понимаю ли я? Конечно, понимаю! Я прекрасно понимаю их план! – он остановился и уперся в Каца взглядом. Глаз итальянца задергался, причем веко дрожало очень мелко, почти незаметно, а вот щеку сводило так, что Каприо несколько раз пытался остановить ее рукой. – Я разгадал их намерения с того самого момента, как я решил обнародовать письма, а мне не дали…
– Кто?
– Не знаю. Но буквально назавтра после разговора с настоятелем о находке и ее публикации мне предложили покинуть стены монастыря и отстранили от работы в библиотеке. И поверь, инициатива исходила не от отца-настоятеля, он сам не мог понять, зачем это делает…
