Николай Харин - Снова три мушкетера
Ришелье редко ошибался. Тем болезненнее он переносил промахи. Его преосвященство побледнел, усы его, обычно воинственно топорщившиеся кверху, поникли.
Видя, что король провел свою пешку в ферзи и теперь ожидает ответного хода, кардинал машинально переставил одну из черных фигур. Ход был откровенно слабым.
— Ваше величество уверены в том, что здесь нет ошибки? — только и нашел что спросить он.
Его высокопреосвященство до сих пор не мог смириться с мыслью, что отец Жозеф, которому он доверял почти так же, как самому себе, его люди, а следовательно, и он сам, всеведущий министр, допустили столь явный и непростительный промах.
— Нет, герцог, меня информировали верно. Мне тоже неплохо служат, ответил Людовик с плохо скрываемым торжеством.
В этот момент короля Франции занимал не столько раненый офицер его гвардии или чувство справедливого негодования, сколько такие редкие в его жизни минуты слабости и унижения кардинала, которые ему случалось наблюдать.
Король неторопливо снял с доски черного коня, оставленного кардиналом без защиты. Теперь позиция белых сделалась абсолютно выигрышной.
— Я не в силах прийти в себя от этого печального известия, ваше величество, — проговорил наконец кардинал. — Сейчас же я займусь расследованием происшедшего.
Кардинал помолчал, рассеянно глядя на доску, где его фигуры жались по углам, готовясь встретить конец под разящими ударами белых слонов и коней.
— Пока же, ваше величество, я прошу вас извинить меня за тех недостойных людей, которые по досадному недосмотру были приняты ко мне на службу. Они понесли справедливую кару. Я же выражаю соболезнование господину д'Артаньяну по поводу этого несчастного случая и немедленно пошлю к нему своего врача.
С этими словами Ришелье встал.
Людовик наклонил голову в знак того, что извинения кардинала приняты и удовлетворяют его. Он поднялся раньше кардинала, давая понять, что разговор окончен.
Кардинал снова бросил взгляд на позицию. Она была почти безнадежной. Его высокопреосвященство двумя пальцами уронил черного короля в знак того, что он сдает партию, почтительно поклонился королю и быстро удалился.
Покинув Лувр, Ришелье не мог успокоиться всю обратную дорогу. Он готов был осыпать желчными обвинениями виновника только что происшедшей позорной сцены у короля. Но непосредственный виновник был мертв.
— Вечно у меня неприятности из-за этого гасконца, — бормотал кардинал, поднимаясь по широкой лестнице своего дворца, ведущей в его рабочий кабинет. — Когда-нибудь мне придется собственноручно подписать приказ о его пожизненном заключении в Бастилию — в этом я вижу единственный выход. Он заговорен — ни пуля, ни шпага ему не страшны.
— Веревка тоже соскакивает с его шеи! — ворчал кардинал, быстро шагая по коридорам дворца. — Положительно его необходимо сделать постояльцем господина дю Трамбле, если только… если только он все же не перейдет ко мне на службу.
Несмотря на позднее время, кардинал приказал немедленно разыскать отца Жозефа. Но поиски не заняли много времени. «Серый кардинал» старался всегда быть неподалеку от «красного герцога».
— Вы можете мне объяснить, что за помрачение нашло на дю Пейра? Я не привык узнавать о происшествиях такого рода от короля. Он разговаривал со мной, как с нашкодившим мальчишкой, и, несомненно, имел на это право, если в том, что он рассказал мне, содержится хоть половина истины. Я спрашиваю вас: что произошло, отец Жозеф?!
Всегда зоркие глаза отца Жозефа затуманились. Ловкий интриган принял покаянный вид.
— К несчастью, я и сам лишь post factum[19] узнал о том, что натворил этот болван дю Пейра.
— Вы сами принимали его на службу. Необходимо тщательнее отбирать кандидатуры. Я вами недоволен, отец Жозеф, — раздельно проговорил Ришелье. — Как могла произойти столь вопиющая нелепость? Вот к чему приводит излишняя торопливость — fectina lente,[20] любезный!
— Мне не хотелось говорить, ваше высокопреосвященство, но… мне доложили, что покойный дю Пейра преследовал именно того, кого мы имели в виду…
— Объяснитесь, отец Жозеф! — сказал кардинал резко.
— Дю Пейра выследил того самого человека, который посетил особняк на улице Мюрсунтуа в Туре. Того самого человека, которого он неудачно пытался арестовать тогда и который скрылся от погони днем позже. Того человека, наконец, который не умер вчера за Люксембургом, хотя, по всем обстоятельствам, должен был погибнуть, но сам отправил на тот свет дю Пейра.
— И это был?
— Это был лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян.
Кардинал задумался.
— Тут что-то не сходится, — тихо проговорил он после долгого молчания. — Тот провел нас с помощью францисканского монаха. Он наверняка побывал в Туре и встретился с герцогиней — ведь ваши люди упустили ее в монастыре урсулинок…
— И тем не менее, ваше высокопреосвященство, дю Пейра передал мне, что он выследил интересующее нас лицо и собирался осуществить план, когда этот мушкетер будет возвращаться с дежурства. Он был абсолютно уверен в том, что это именно тот человек, который ускользнул от него в Туре.
На лицо Ришелье легла глубокая тень.
— Неужели он тоже знал?.. — прошептал он.
— Вы что-то сказали, ваше высокопреосвященство?
— Нет, — сказал кардинал. — Нет, ничего. Acta est fabula,[21] ничего не исправишь. Вы можете идти.
— А тобою, гасконец, я займусь всерьез, — прошептал кардинал, когда остался один. — Сначала я доберусь до твоего приятеля в сутане, а затем и до тебя. И если ты замешан в заговоре…
Ришелье не закончил фразы, но усы его снова воинственно топорщились, подобно пикам швейцарских гвардейцев.
Глава тридцать пятая
О том, как д'Артаньян следовал природе
Армия, предводительствуемая королем и кардиналом, снова выступала в поход. Мы уже кратко описали историческую подоплеку событий, из чего читателю ясно, что делать этого вторично мы не намерены.
Мушкетеры последовали за его величеством. Д'Артаньян же, приговоренный эскулапами к постельному режиму, оставался в Париже.
При расставании Атос уверил д'Артаньяна в том, что ему не следует слишком огорчаться по этому поводу:
— Вот увидите, любезный друг, если мы полтора года провозились с полумертвыми от голода ларошельцами, то теперь дело затянется и подавно. Вы скоро присоединитесь к нам, и вам еще основательно успеют надоесть все наши марши и контрмарши.
Они обнялись на прощание.
Проводив Атоса, д'Артаньян позвал Жемблу и приказал ему почистить мушкет и отполировать шпагу.
