Москвичи и черкесы - Е. Хамар-Дабанов
Автор повести, безусловно, порицает такую бесцельную войну. «Приезжие на Кавказ, – говорит он, – обыкновенно расспрашивают об образе войны с горцами; иные, зная о ежегодных потерях, наносимых войскам, вдруг очень просто спрашивают у вас: какой результат этих вечных экспедиций? – и тем затрудняют даже штаб-офицера Генерального штаба. Впрочем, в таких случаях принята формула для ответа; вот она: «слишком долго и многосложно объяснять все блистательные результаты!». Вопреки общепринятому тогда мнению о необходимости беспощадного истребления горцев, как хищных зверей, автор указывает на желательность и полезность иного образа действий. «Черкесов укоряют в невежестве; но взгляните на их садоводство, ремесла, особенно в тех местах, где наша образованность не накладывала просвещенной руки своей, и вы согласитесь со мной, что они не такие звери, какими привыкли мы их считать.
Оставляя черкесов спокойно владеть собственностью, управляться своими обычаями, поклоняться Богу по своей вере – словом, уважая быт и права горских народов, мы берем их под свое покровительство и защиту; такова благодетельная цель правительства. Но она встречает многие препятствия в исполнении. Первое из этих препятствий – различие веры, нравов и понятий; мы не понимаем этих людей, и они нас не понимают в самых лучших намерениях наших. Второе, при всех добрых намерениях, мы здесь должны нередко доверять ближайшее влияние на них таким людям, которые думают только о своем обогащении, грабят их, ссорят, подкупают руку сына против отца, жены против мужа…». Возвращаясь в другом месте еще раз к системе устрашения, автор повторяет, что «если бы все, которые готовы давать свое мнение о горцах, говорили о доставлении этим племенам мирных занятий хлебопашеством, промышленностью, торговлею, об обеспечении им безбедного существования, а не о резании и вешании, то такие отзывы, раздаваясь со всех сторон, произвели бы лучшее впечатление в черкесах, поселили бы в них доверие и надежду, подали бы хорошие идеи».
От автора повести не укрылся вред чрезмерного развития военной бюрократии, совершенно заслонившей своими личными интересами общие цели и уничтожившей единство в распоряжениях. В этом отношении автор стоит, безусловно, на стороне старого порядка, когда не было огромных, всепоглощающих штабов. Вспоминая времена Ермолова, капитан Пустогородов замечает, что теперь «служба трудна тем, что не разберешь, кто начальник, кто подчиненный: все распоряжаются, повелевают. В походе – два ли батальона, смотришь – отрядный начальник назначает себе начальника штаба, этот, в свою очередь, – дежурного штаб-офицера, который набирает себе адъютантов, те берут, кого хотят, в писаря, и так является сам собою импровизированный целый штаб.
Ему нужны урядники и казаки на ординарцы и на вести; люди балуются с денщиками без всякого присмотра, так что жаль давать туда хороших казаков. Кончится экспедиция, выдадут награды… кому?…штабным писарям, бессменным ординарцам и вестовым, а настоящие молодцы, бывшие во фрунте, истинно отличившиеся, не получают ничего».
Очень оживленную картину представляет описание ставропольского общества. Здесь все портреты, начиная с содержателя гостиницы грека Ноитаки, гордо носившего на шее медаль с надписью «За бесполезное». Многих из посетителей его трактира не трудно узнать еще и теперь. Так, майор Лев, низенького роста, с большими бакенбардами, есть Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта. Автор отзывается о нем как об умном, честном, безукоризненном офицере, у которого страсть – казаться хуже, чем он есть, пренебрегая общим мнением. Под именем пьяного и хвастливого Янкель-паши изображен военный инженер Компанейский, о плутовских подвигах которого много говорится в воспоминаниях Филипсона. Любопытен как тип адъютант, названный в повести Грушницким. Автор дал ему это имя, очевидно, с намерением показать, что с него Лермонтов списал соперника Печорина. Нам случалось читать и слышать, будто лермонтовский Грушницкий списан с Н. П. Колюбакина, известного впоследствии кавказского деятеля. Можно положительно сказать, что Грушницкий «Героя нашего времени» и, особенно, «Проделок на Кавказе» не дает основания к такому сближению. В молодые годы Н. П. Колюбакина можно было упрекнуть за резкость и заносчивость, которые обошлись ему очень дорого. До старости сохранил он необыкновенную вспыльчивость, давшую повод к известному его прозвищу «немирной». Но он был всегда и неизменно благороднейшим человеком.
В описании общества на Кавказских минеральных водах автор повести менее щедр на портреты. Он только вскользь говорит о вельможе (т. е. генерале Головине), приехавшем в Кисловодск отдохнуть от трудов своего огромного управления, но зато не жалеет красок для изображения его приближенных и особенно генерала Мешикзебу, в котором нельзя не узнать П. Е. Коцебу, тогдашнего начальника штаба Отдельного Кавказского корпуса.
Неудовлетворительное положение дел на Кавказе в управление Головина обратило на себя внимание императора Николая Павловича. В 1842 г. военный министр князь Чернышев по высочайшему повелению отправился на Кавказ для соображения на месте способов к скорейшему умиротворению непокорных горцев. В три месяца пролетел он 4000 верст и возвратился в Петербург с убеждением в глубоком знании и понимании всех обстоятельств посещенного им обширного края. Ермолов, говоря об этой поездке, называл Чернышева благотворным светилом, которое обтекало Грузию с обещаниями благоденствия ее народам. Последствием ее была смена Головина, Граббе и Засса. Первый ушел с почетом и наградами и вскоре получил генерал-губернаторство в Риге, последние двое остались не у дел.
Чернышев предложил новую систему военных действий на Кавказе – оборонительную. Всем частным начальникам было наистрожайше предписано не предпринимать никаких экспедиций или поисков для наказания горцев, но, оставаясь в полной готовности отразить всякие их против нас враждебные покушения, устремить всю деятельность на внутреннее устройство войск и улучшение обороны существующих линий.
Исполнение этой программы было поручено Александру Ивановичу Нейдгардту (1784–1845). Не можем отказать себе в удовольствии привести здесь острое слово Ермолова по поводу частой смены главных начальников Кавказа. Когда Головин после увольнения прибыл в Москву, Ермолов навестил его и рассказывал: «Был у старика Головина. Он хорошо поместился в том доме, в котором до того жил его предместник по управлению Кавказом, барон Розен. Жаль только, что Головин не мог взять квартиру больше, чем на год: Нейдгардт, уезжая на Кавказ, дал уже задаток…» Действительно. Не прошло и двух лет, как Нейдгардт должен был оставить Кавказ. При нем оборонительная система Чернышева принесла быстрые и очень горестные плоды. В 1843 г. Шамиль в короткий срок овладел всеми нашими укреплениями в Нагорном Дагестане, истребив
