Эдвард Уитмор - Шанхайский цирк Квина

Не он один помог мне, был и другой. Когда я пришла на склад в ту ночь, я думала, что моя жизнь кончена, но, услышав слова хозяина цирка, я поняла, что это не так. Безымянный гигант уже вернул меня к жизни, хотя я не знала этого до встречи с хозяином цирка. Но осознав это, я немедленно осознала и то, что тоже могу кому-то что-то отдать, и так и поступила.

Давным-давно мою жизнь изменили эти двое безымянных мужчин. Один слушал меня, другой говорил со мной. И хотя теперь я знаю имя одного из них, прошло много лет, а я так и не знаю имени второго. И это к лучшему? Может быть. Может быть, по-другому и не бывает. Может быть, такое милосердие всегда должно оставаться тайной.

Да, добавила она, кажется, так оно и есть.

Она говорила о генерале и его гибели, о том, как бежала в Китай, о своих шанхайских сновидениях, навеянных наркотиками, о порнографических фильмах в лучах кинопроектора, оказавшихся безобидной документалистикой. Она говорила о том, как ночью рикша вез ее по Дороге Кипящего Колодца на окраину города, к мрачной пещере, где состоялось последнее представление хозяина цирка.

Она взяла его за руку.

Когда он ушел, она пошла в свой храм и подняла соломенные циновки. На платформе стоял слон, выточенный из слоновой кости, с сиденьем в форме лотоса на спине. Она забралась на лотос, глядя, как город медленно освещают последние лучи солнца.

Она сидела в позе дза-дзен, сложив руки в мудре знания. Первую половину жизни она посвятила десяти тысячам мужчин, которые приходили ради ее татуировки, мифического эпоса о драконе, вторую — генералу и хозяину цирка, таким разным и умершим похожей, нелепой смертью.

Она вспомнила апокрифическую хронику времен династии Хань, описывавшую ужасы пустыни Гоби. Автор хроники боялся песчаных бурь и исчезающих рек, миражей, а больше всего — тайных посланцев, представлявших интересы князей и деспотов тысячи стран, где нет закона, и тем самым угрожавших власти Сына Неба.

Он заявлял, что в этом-то и весь ужас, но потом случайно проговаривался, выдавая истинную причину своего страха, от которого трепетал, когда проходили караваны: его не так пугали огромные армии, которые могут прислать тысячи князей и деспотов, в чьих землях не властвует закон, как страшная догадка о сути истинной угрозы Сыну Неба и нерушимости его власти.

Что, если они не представляют вообще никого?

Мама сидела в своей поднятой на сваях и крытой соломой хижине, какие все еще строят крестьяне по образцу храма, впервые возведенного в Японии две тысячи лет назад, на южном полуострове.

Как святыня в этом храме хранился круглый металлический диск, зеркало, принадлежавшее богине солнца до того, как музыка выманила ее из пещеры и она стала родоначальницей японских императоров. На протяжении двух тысяч лет, в конце каждого второго десятилетия, храм богини сносили и перестраивали в первозданном виде, чтобы он пережил без изменений правление ста двадцати четырех императоров.

Вот так же и люди: их уничтожали, чтобы храм никогда не старился, менялся и оставался неизменным, их уничтожали и воскрешали десять тысяч человек, или всего двое — те, что украсили татуировками свое сознание, те, что слушали историю о драконе, те, что шли с караваном, который вновь и вновь путешествовал по пустыне в поисках сказочного царства.

Крохотная женщина склонила голову. Судьба забрала ее сыновей, и больше у нее ничего не было, но все же ни одной слезы не скатилось из изумрудного глаза, вобравшего в себя последний свет того осеннего заката над Императорским рвом.

Глава 8

Нитирен

Да, они не поверят вам, но вы все равно должны сказать им правду. Вы должны сказать, что однажды один человек мечтал о том, чтобы поднялся ветер, что он мечтал об этом и желал этого всем сердцем, и ветер действительно поднялся.

За день до отплытия Квин получил открытку. Она пришла в отель, где он остановился, напротив Токийского вокзала. Ее прислали на его старый адрес в день похорон Большого Гоби. На открытке было изображение рыбацкой деревни, неразборчивое послание и каракули вместо подписи.

Герати.

Квин узнал, что деревня эта в трех часах езды на поезде, на побережье к югу от Камакуры. До этого он несколько недель пытался найти Герати, но безуспешно. Никто не видел гиганта с выпученными глазами с начала лета. Он то ли умер, то ли уехал из Токио.

До деревни был только один поезд, отходивший через несколько минут. Другим поездом можно было вернуться поздно ночью. Квин перебежал через дорогу и успел вскочить на поезд, который уже трогался.

К полудню они приехали в крохотную деревню. Сначала Квин пошел к полицейской будке на площади. После этого он собирался посмотреть на почте, на постоялом дворе и, наконец, в магазинах, где продавался хрен.

Полицейский, кажется, знал несколько слов по-английски. Квин жестами описал, кого ищет.

Иностранец. Тоже американец, но гораздо выше ростом, гораздо толще. Длинная засаленная шинель, черная шляпа, надвинутая на уши. Свитера в несколько слоев и красный фланелевый платок на шее. Алкоголь. Хрен. Голова бритая, седая щетина. Лицо в пурпурных венах. Гигантский нос, руки как окорока. Живот вот такой толстенный. Глаза выпученные.

Полицейский вежливо смотрел на него. Когда Квин умолк, он с помощью жестов и нескольких известных ему английских слов начал задавать вопросы.

Огромный? Да, он понял.

Виски? Саке? Он нахмурился. Невозможно.

Выпученные глаза? Он улыбнулся. Разумеется.

Бритая голова? Полицейский был явно смущен.

Шинель? Нет, ничего подобного.

Шляпа? Черная шляпа? Никто больше не носит шляп, даже иностранцы.

Свитера в несколько слоев? Красный платок на шее? Вот такая шляпа и вот такущая шинель?

Полицейский скрыл улыбку. Даже американцы так нелепо не одеваются. На секунду он подумал, что знает, кто это, но нет, быть такого не может. Он покачал головой. К сожалению, он ничем не может помочь.

Герати, сказал Квин. Ге-ра-ти. Он наверняка здесь.

Неожиданно лицо полицейского посерьезнело.

Галатииии? со свистом выдохнул он.

Это он, сказал Квин. Он был здесь?

Полицейский рассмеялся. Он трижды хлопнул в ладоши.

Галатииии, торжествующе свистнул он.

Он с важным видом опустил глаза.

Галати-ти-ти, шептал он, раскачиваясь на месте, все повторяя это имя. Сначала он выговорил его, откинув голову и улыбаясь. Во второй раз он уважительно произнес его по слогам, склонив голову.