Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
— Злосчастная решимость, стоившая мне спокойствия!
— Сестра Патрочинио отрекается от своего счастья, от своей жизни… от своей любви! Не могу не сознаться вам в эту минуту, что удерживали меня только вы одни. Я вынуждена спрятаться в стены монастыря ради вашего семейного счастья! — сказала она мягким, трогательным голосом.
— Эта жертва с твоей стороны убивает меня. Мое сердце, полное горячей любви к тебе, не может вынести твоего высокого самоотвержения. Говорю тебе, останься! Останься! Я не могу потерять тебя. Только к тебе стремятся все мои желания… Сжалься надо мной!
— Ваша Юлия постриглась в монахини и дала обет, вы знаете, что возвратить его уже нельзя!
— Так живи при дворе, пусть мой патер Фульдженчио представит тебя моей супруге, монахиня Патрочинио найдет там лучшее место, чем здесь, в пустынных стенах монастыря. Согласись на мои просьбы, Юлия.
Я проложу тебе дорогу, я сделаю все, так что тебе останется только прийти во дворец.
— Это будет неосторожный шаг, ваше величество, постоянное, тяжелое испытание для нашего сердца!
— Напротив, тогда исполнится моя задушевнейшая мечта видеть тебя ежедневно, жить с тобою под одной кровлей! — с искренним, теплым чувством прошептал король.
Холодная, расчетливая Ая в душе торжествовала. Именно эти слова хотела она услышать от слабого, опутанного ее сетями Франциско де Ассизи, только этого решения добивалась она. Ее усилия увенчались успехом! Находясь у самого трона, она могла или с помощью короля, или с помощью патеров привести в исполнение все свои темные планы: завладеть Аццо, к которому рвалось ее сердце, в то время как она лицемерно уверяла Франциско в своей любви, покрыть Энрику унижением и позором, погубить ее! Глаза ее радостно засверкали. Она рассчитывала еще, кроме того, что ей легко будет взять в свои руки королеву. Она не помнила себя от восторга, но лицо ее выражало тревожную думу. После долгого колебания она, наконец, согласилась, прошептав:
— Пусть будет по-вашему, на вас будет лежать вся вина и все последствия!
Супруг Изабеллы расстался с пышной графиней генуэзской. Она очутилась одна в монастырском саду, где вокруг нее в сырой тени росли пурпуровые цветы арбулы, такие же ядовитые как коварная Ая.
Злобный смех раздался позади увлеченного, очарованного Франциско, который удалялся по колоннаде, — так смеются демоны, когда попадает под их власть безвозвратно еще одна человеческая душа и они, скрежеща зубами, запускают в нее свои когти.
Возвратимся теперь во дворец, освещенный лишь местами. Королева, желая провести весь день в уединении и в тиши, чтобы отдохнуть от вчерашней усталости, приказала осветить залы и коридоры не с обычным блеском. Караульные расставлены были только внизу на перекрестках и у подъездов, статс-дамы и адъютанты ушли в свои комнаты. Отдано было приказание ни под каким предлогом не тревожить королеву, потому что она не желала кого бы то ни было принимать.
Об этом приказании было сообщено герцогу Валенсии, как и обо всем, что происходило во дворце, как бы оно ни было маловажно.
— Были сегодня гости у ее величества? — спросил Нарваэц адъютанта лаконически и сухо.
— Только его преподобие, патер Фульдженчио, который по желанию его величества спрашивал о здоровье королевы.
Нарваэц дал знак адъютанту уйти.
— Иезуиты опять берут верх! — прошептал герцог, в раздумье глядя на карты, развернутые перед ним.
Когда соборные часы пробили двенадцать, он надел свою военную шапку и вышел черезмаленькую, завешенную дверь из своей комнаты.
Он очутился в темном коридоре, ведшем в картинную галерею дворца, а галерея примыкала к широкому проходу, устроенному в виде залы, который соединялся и с Филипповой залой и проходил между двумя половинками раковинной ротонды.
Этот широкий проход, с множеством углов, ниш и портьер, был покрыт коврами, заглушавшими шаги герцога и так слабо освещен, что он несколько раз останавливался: ему чудились в полусвете какие-то человеческие фигуры в стороне от ниш. Герцог не был боязлив, но ему не хотелось выдавать свое присутствие громким криком «Кто идет?», так как он имел намерение пройти через все комнаты дворца.
Нарваэц и между войском был известен своей привычкой внезапно, неожиданно появляться там, где его менее всего ожидали и где менее всего было приятно его присутствие.
Он приблизился к тому месту, которое отделяло обе половинки раковинной ротонды, плотно закрытые портьерами.
Какой-то непонятный шум долетел до его уха. Герцог в изумлении прислушался, откуда шел этот странный шелест. Фонтаны пускались только при торжественных случаях, когда гости собирались в зале Филиппа, да к тому же дрожащий звук, невнятно доносившийся до него, был слишком слаб, чтобы его можно было принять за плеск и журчание воды — откуда же мог он раздаваться?
Нарваэц, полагая, что его обманул далекий говор, слабо доходивший до него через стены, уже хотел продолжать свой путь, но вдруг, повинуясь какому-то внутреннему голосу, обернулся назад, приподнял одну из портьер и вошел в слабо освещенную раковинную ротонду.
Нарваэц остолбенел: он узнал теперь, откуда происходил шорох. Он услышал два голоса, которые разговаривали в другом гроте, хотя шепотом, но все же настолько громко, что слова могли долетать до него.
Герцог Валенсии нахмурил брови — его предчувствие сбылось. Серрано, который был ему ненавистен и который сам ненавидел его, разговаривал с юной королевой.
— Ведь я не получила известия от вас, мой Франциско! Сердце у меня болело. Я боялась, уж не забыли ли вы меня, хотя я послала вам знак моей привязанности вскоре после вашего отъезда.
— Я тысячу раз прижимал его к своим губам, ваше величество, но что я выстрадал, когда узнал, что вы обмениваетесь кольцами! — прошептал Серрано. — Что я выстрадал вчера, когда я подошел к алтарю и увидел…
— Молчите, Франциско! Забудьте все, этого не было, это вам приснилось! Вы герой, генерал Серрано, вы были ранены, защищая меня! Знаете ли вы, что когда вчера я вдруг увидела вас перед собою, когда я посмотрела на ваше милое лицо, на котором еще не зажил глубокий рубец вашей раны, то я непреодолимо пожелала видеть вас на том месте, где стоял мой двоюродный брат, которого я не люблю! Если б вы были на этом месте, то я громко ответила бы на вопрос архиепископа, — да, ему я останусь верна всю жизнь, ручаюсь в этом клятвою! Но все мое желание было тщетно. С тем, кого я люблю, я могу видеться лишь украдкой, да и то ненадолго. Едва насладясь свиданием, я уже должна готовиться к разлуке. Прощайте, мой Франциско! Изабелла не забудет вас!
