Эльвира Барякина - Аргентинец
Саблин долго бродил по пустым улицам, смотрел из-под ладони на золоченые кресты, на Никольскую колокольню со старинными часами. Сторож, старичок лапотник, разрешил ему подняться наверх.
Саблин добрался до колоколов. Ветер такой, что закладывало уши. Над мостовой поднимались пылевые вихри.
Купола, тучи… Вдалеке за Волгой виднелась стена дождя.
Саблин отступил от парапета, задел ногой веревку, и над головой протяжно ударил колокол. Сторож ахнул:
— Вы меня с пьяных глаз под арест подведете! Ну как комендант подумает, что я в набат ударил?
Спустились вниз, заглянули в монастырское училище, в тюремный замок, в гимназию — куда ни глянь, везде грязь и разорение. Саблин обогнул дом городского главы и выбрался на откос.
— А вот за это, Господи, должно быть стыдно! — прошептал он, изумленно глядя на десятки плывущих к берегу судов.
Он снова потянулся к фляжке, глотнул, утерся рукавом. Буксиры, паромы, весельные лодки… Военные и беженцы заполонили все пространство вокруг пристани, потекли по деревянной лестнице наверх. Крики, бряцанье оружия, ржание лошадей…
— Врач есть? Где врача найти? — металась по берегу монахиня в очках.
— Вот он! — показал пальцем сторож.
Монахиня подскочила к Саблину, схватила его за плечи и тут же отпрянула:
— Да он пьян, как сволочь!
На край откоса одни за другими поднимали носилки с ранеными.
— Десять, двадцать, тридцать… — считал Саблин тела в окровавленных бинтах.
— Вы доктор? — подбежала к нему сестра милосердия. — Куда людей пристроить?
Саблин смутно взглянул на нее:
— В гимназию, здесь недалеко… Дедуля, — позвал он сторожа, — покажи им, куда идти.
Лекарств нет, персонала нет, ничего не оборудовано…
— Морфию!.. Воды!.. Где доктор?!
По лестнице поднялся человек с мертвой женщиной на руках.
— Сейчас Матрену мою с парома выведем и поедем, — сказала ему монахиня и побежала вниз.
Человек положил женщину на траву у забора, снял с себя длиннополое пальто, накрыл ее.
— Клим, это вы?! — позвал доктор и, пошатываясь, направился к нему. — Что вы тут делаете? Кто это? — Он наклонился над женщиной и охнул.
Землисто-серые губы, запавшие глаза — трудно было поверить, но это была Ниночка Одинцова. Саблин взял ее за запястье: пульс едва прощупывался.
Клим повернул к нему искаженное лицо:
— Врач из Казани сказал, что это перитонит. Обещал сделать операцию, а сам сбежал…
Саблин хлопнул себя несколько раз по щекам, пытаясь выбить из головы пьяный угар. Перитонит, черт возьми… Что с ним делать, когда у тебя никаких инструментов, кроме перочинного ножа?
— Если есть лошадь, надо везти Нину Васильевну на станцию, в больничный корпус, там, может, хоть шовный материал есть. Иначе… ох, да вы сами все видите!
Клим вцепился ему в руку:
— Лошадь сейчас будет. Варфоломей Иванович, поедемте со мной! Ведь вы хирург… Вы… — Он не договорил. Плечи его горбились, в глазах темнела отчаянная тоска.
Саблин оглянулся на раненых. Скотина он, а не хирург: напился пьяным, ни за вчерашний, ни за сегодняшний день палец о палец не ударил. Под вечер жди, доктор, полтора-два десятка покойников, и все будут на твоей совести.
Санитары тащили все новые и новые носилки, по асфальтово-серой реке сновали пароходы: переправа только началась.
Сестра милосердия вновь подбежала к Саблину:
— Доктор, в гимназии даже тюфяков нет! Кто здесь главный? Кто хоть за что-нибудь отвечает?
Саблин выпрямился:
— Вы будете распоряжаться размещением раненых. А я сейчас еду на станцию добывать все, что нужно для госпиталя.
2
Дикий страх, который налипает на тебя комьями, как мокрая глина. Ты пытаешься найти виноватых — и всегда приходишь к исходной точке: это твоя вина. Ты бросил Нину одну, ты строил глупые планы, верил обещаниям людей, для которых ложь — основа основ. Ты хотел все сделать по закону, так как привык считать себя приличным человеком… А тебе надо было вернуться в Нижний Новгород — пусть без билета, без пропусков, хотя бы пешком: ничего, добрался бы, не растаял…
Как ты будешь жить, когда Нина умрет? Поедешь искать негодяя, который убил ее, и сделаешь с ним то же самое? Есть еще достойный вариант — явиться в комендатуру к красным и обложить их по матушке, а оттуда прямым ходом на Небеса. Или ты застегнешь пальто, надвинешь на глаза фуражку и — вот теперь с необыкновенной ловкостью и упорством — доберешься до границы и махнешь в Аргентину, чтобы спокойно жить в процветающей стране, с удовольствием умничать на страницах газет, пить кофе с печеньями-альфахорами и кокетничать с девушками?
Слушай, Господь Бог… Ну что Тебе обещать?.. Чем пожертвовать?.. Ты же всемогущий, на кой ляд Тебе мои взятки? Да, мы такие — вспоминаем о божественном только по праздникам и в беде. Сам нас такими сотворил…
Оставь мне Нину, а? Не забирай… Поверь, на нас вдвоем будет гораздо интереснее смотреть, чем по отдельности. А если Тебе все-таки нужна плата, придумай что-нибудь: я исполню. Ты меня знаешь: я всегда держу слово.
3
В Москве посмеивались, что Лев Троцкий, став наркомом по военным и морским делам, заменил Керенского на посту «главноуговаривающего по армии». Когда пришла телеграмма о падении Симбирска, для него в кратчайшие сроки был сформирован агитационный поезд:
спальные вагоны, принадлежащие ранее министру путей сообщения;
гараж на несколько автомобилей;
цистерна бензина;
арсенал,
радиостанция и телеграф,
типография,
библиотека,
госпиталь,
грузовые вагоны с самым насущным — продовольствием, обмундированием и прочим.
Помимо сотрудников наркомата, охраны и агитаторов в поезде размещались команды шоферов и пулеметчиков, а также духовой оркестр, фотограф и кинооператор. Студенты училища живописи и ваяния украсили вагоны красными знаменами и лозунгами «Победа или смерть».
На станции Свияжск Троцкий получил страшное известие: Казань взята белыми. Остатки Красной армии стекались сюда через Романовский мост. Все депо, все склады и мастерские были забиты солдатами, которые не знали, что им делать и куда бежать дальше. Дисциплины никакой, полный упадок и разложение. Монахи из окрестных монастырей злорадствовали: «Вот Господь и покарал нечестивцев!» Троцкий — своей волей, без всякого боженьки — повелел покарать наиболее именитых мракобесов: вывести в чисто поле да расстрелять.
Контрреволюция еще сильнее озлобилась, затаилась… А нарком выпустил приказ:
