Иван Любенко - Тайна персидского обоза

— А как же с разрытыми траншеями быть? — вымолвил в растерянности коллежский секретарь.

— Занимайтесь, Антон Филаретович, занимайтесь, — махнул рукой старый сыщик и вместе с Ардашевым направился к выходу.

Интендантство и полицейское управление стояли почти по соседству. И уже через несколько минут начальник сыскного отделения и присяжный поверенный сидели на шатких венских стульях казенного кабинета.

— Насколько мне известно, по подозрению в совершении смертоубийства госпожи Загорской арестован ее внук Аркадий Шахманский. Как я понимаю, для этого у вас имелись достаточно веские основания.

— Именно так, Клим Пантелеевич. — Поляничко открыл дверцу стола и выложил на его зеленое сукно какой-то листок и пару калош, выглядывающих из мятой газеты. — Перед его арестом нам подбросили вот это, — он указал на анонимное послание. — Я лично выехал на место и нашел этот сверток.

Адвокат внимательно осмотрел записку и пару калош. На подошве остались следы песка, очень похожего на тот, которым была посыпана боковая дорожка. Внутри холодным блеском отливали металлические вставки с буквами «А. Ш.». Тяжело вздохнув, Ардашев спросил:

— А что говорит по этому поводу Шахманский?

— Не сознается. Говорит, что калоши его, но за день до убийства их украли. Однако его слова ничем не подкреплены. А между тем, Клим Пантелеевич, у него полностью отсутствует алиби. Мы допросили всех, кто был в тот день на смотровой площадке, и получается, что в момент убийства Загорской Шахманский отсутствовал дольше всех, и притом он гулял в одиночестве, что, согласитесь, несколько странно. К тому же вам хорошо известно, что внук — самое заинтересованное лицо в смерти бабки, ведь именно ему по духовной отписано два дома.

— Вы были бы совершенно правы, Ефим Андреевич, если бы не одно «но».

— Какое?

— У Шахманского есть алиби: в момент убийства он был достаточно далеко от места происшествия, и к тому же не один…

— А с кем, позвольте узнать?

— С горничной — Анной Перетягиной. Она, правда, замужем, и я не знаю, согласится ли она это подтвердить. Насколько я понял, арестованный об этом обстоятельстве и не заикался.

— Оно и понятно — дельце-то субтильное, — расправил нафабренные усы Поляничко. — Они, думаю, не псалтырь читали. — Полицейский помолчал, а потом добавил: — Так-то оно так, но прежде об этом должен заявить сам подозреваемый, и лишь после этого следователь может допросить свидетельницу. А вам, Клим Пантелеевич, об этом сама прислуга поведала?

— Нет. Их видел художник Раздольский. И если даже Перетягина или сам Шахманский откажутся засвидетельствовать факт совместного нахождения, за них это сделает Модест Бенедиктович. Так что придется начинать именно с его допроса.

— Ну, хорошо. Я сегодня же поставлю об этом в известность Кошкидько. Но даже если это подтвердится, Шахманский все равно останется под стражей… А может, придется арестовать еще и прислугу.

— Почему?

— А вы не допускаете, что он и Перетягина заранее сговорились и горничная, по указанию любовника, лично воткнула спицу в ухо своей хозяйке, а потом, чтобы иметь алиби, эта парочка устроила показную любовь перед глазами художника?

— Простите, но ведь это фантазия ничем не подтверждается. Насколько я понял, вы арестовали Шахманского из-за полученного анонимного письма. А отчего же вы так доверились всему, что написано, а правильнее сказать — наклеено, там? Ведь и калоши мог подбросить как раз тот, кто и содеял это убийство. Я совершенно уверен в невиновности Аркадия Викторовича и, если хотите, в непричастности к злодейству Анны Перетягиной. Если же следствие будет иметь противоположное мнение, я возьмусь за отстаивание интересов Шахманского в окружном суде. Поверьте, Ефим Андреевич, я уже располагаю косвенными доказательствами непричастности Аркадия Викторовича к убийству, и мне надобно не так много времени, чтобы изобличить истинного злодея. Было бы разумнее, если бы вы согласились со мной. Ведь когда все выяснится и следственный департамент окажется в дураках, сыскное отделение сможет заявить, что с самого начала не верило в виновность арестованного коллежского секретаря.

— Да-с, — Поляничко расправил усы. — С вами трудно не согласиться, Клим Пантелеевич.

— Вот и славно.

— Еще один вопрос: скажите, что же мне делать с этими останками?

— Я думаю, вы можете передать их военным, чтобы они похоронили их со всеми почестями как поручика Корнея Рахманова. Имеются многочисленные свидетельства, что это тот самый офицер, который исчез восемьдесят один год назад. Помните, вы говорили мне, что на его мундире отсутствовала одна пуговица?

— Да.

— Так вот, я недавно узнал, что ее обнаружили еще в двадцать восьмом году. Вдова Рахманова тогда пуговицу опознала. И еще одно. Найденный скелет принадлежит человеку совсем небольшого роста — извините за сравнение, он был с вашего помощника, Антона Филаретовича, но много стройнее. Насколько я заметил, в соляном складе вам едва удалось поднять и отодвинуть плиту. В такое отверстие мог протиснуться лишь невысокий и худой человек, чьи останки и были обнаружены у Соборной горы.

— Кто ж его закопал, сердечного?

— Я думаю, скорее всего, он находился в подземелье по собственной воле, но внезапно произошел обвал.

— Хорошо, но зачем тогда он забрался в эти адовы катакомбы?

— Этого я пока не знаю. У меня есть только предположения, а их, как вам известно, я не озвучиваю. Кстати, насколько продвинулись ваши успехи по поиску клада? Уже нашли что-нибудь?

— Да бросьте, — махнул рукой полицейский, и по его лицу пробежала едва заметная тень обиды, — это у Антона Филаретовича ненужное рвение. Ему под каждым камнем клад мерещится да ордена с чинами… А я, признаться, устал за последний год. Народец-то после беспорядков пятого года охамел: в церковь не ходят, стариков не уважают. Местная шпана совсем обнаглела, недавно один конокрад назвал себя политическим узником! Надо же! Да, сейчас всем тяжело… Вот друг-то ваш, Фаворский, совсем утомился. Смотрю как-то, а жена ему обеды прямо в жандармское отделение носит — видать, некогда сердечному даже домой наведаться! Даром что женился. Такая суета не по мне. Да и не в том я возрасте, чтобы по крышам и голубятням за ворами бегать. Мне бы с внуками карасей на Ртищевой даче удить. Об этом только и мечтаю. Но пока в отставку нельзя — выслуги не хватает, вот и тяну лямку… да-с, — горестно вздохнул Поляничко.

— Обещаю вам, что имя злодея вы узнаете первым и лично его арестуете. Но позвольте попросить вас об одном одолжении: если нельзя в данный момент освободить Аркадия Викторовича, то посодействуйте хотя бы, чтобы до суда он содержался в одиночной камере и без соседей, тем более бывших каторжан. Признаться, среди моих коллег ходят слухи о дружбе вашего помощника с самыми отпетыми головорезами Тюремного замка. Боюсь, как бы беды не случилось от излишнего служебного рвения господина Каширина.