Небо в кармане! - Владимир Владиславович Малыгин
— А как бы хорошо было, если бы этот проклятый самолёт упал и разбился! Господи, прошу, умоляю, сделай так, чтобы в следующий раз мой муж уцелел, а этот выродок насмерть побился!
Не выдержал, заглянул в узкую приоткрытую щель, а там мачеха мило так улыбается в спину отцу. А глаза при этом такие холодные, что меня прямо на месте чуть было не приморозило. Ну надо же. А с виду вполне приличным человеком казалась. И вроде бы ко мне неплохо относилась. На словах. А на деле вон оно как выходит. Для дочурок своих старается, а я им как кость в горле…
— Милая, ты что-то сказала? — оборачивается к супруге отец. В одной руке держит две ликёрных рюмки, в другой бутылку зелёного стекла. Или просто с зелёным содержимым.
— К ликёру хорошо бы шоколаду? — мачеха улыбается мужу, а я тем временем тихонечко-тихонечко отодвигаюсь в сторону, в темноту холла. Хорошо, что нет на месте дворецкого, да и слуги все по своим каморкам разошлись, никто не видит моих ухищрений…
* * *
Отец своё слово сдержал и больше со мной в полёт не просился. А я, что греха таить, каждый день и не по разу уже уверенно бороздил воздушные просторы. На второй день ещё по кругу летал, правда, круг этот с каждым разом становился всё шире и шире. На третий же день рискнул для начала перелететь через реку. Прошёл вдоль русла, прислушался к уверенному тарахтению бензинового агрегата, вдохновился его бесперебойной работой, тьфу-тьфу три раза, чтобы не сглазить, да так и пошёл дальше вдоль реки. То отходил в сторону, рассматривал с высоты наиболее красивые места, то так и шёл прямо над водой, то и дело распугивая многочисленных рыбаков.
И развернулся только тогда, когда на горизонте город показался. До родного аэродрома добрался без помех, приземлился, как учили, а там сюрприз! Поджидает меня прямо на лётном поле господин Паньшин, осчастлививший нас наконец своим появлением. Стоят вместе с папенькой у ограждения, наблюдают, как я на посадку захожу.
Как он вдохновился увиденным самолётом, это нужно было видеть. Три раза вокруг самолёта обошёл и каждый раз при этом в кабину заглядывал. Тут же вдобавок можно и руками потрогать, а не то, что одни бумажные рисунки разглядывать и в уме представлять, как оно в натуре выглядеть будет.
В конце концов не выдержал:
— Николай Дмитриевич, не разрешите ли мне в этот ваш самолёт залезть? Так сказать, чтобы на личном примере прочувствовать, каково оно, в таком аппарате живому человеку находиться?
— Отчего же? — тоже решил повитийствовать. — Полезайте внутрь, сделайте такое одолжение.
Увидел, как Александр Карлович только что вытащенным из кармана белоснежным платочком начинает сидушку от пыли протирать и не утерпел, хмыкнул:
— Да там чисто, платье ваше не пострадает.
— Да? — усомнился поверенный и ещё раз осмотрел сиденье. Внимательно оглядел платок, пожевал губами, оглянулся на отца. — Вы, несомненно, правы, но прошу правильно понять и мои сомнения, ведь здесь и сейчас это мой единственный костюм…
В ответ ничего не стал говорить, лишь руками развёл. Хозяин — барин, как известно.
Отобедали все вместе, в кругу семьи, так сказать. Мачеха с отцом развлекали гостя, как умели. В основном, расспрашивали о столичной жизни, о новостях, о том, кто куда из знакомых выходил или выезжал, ну и тому подобное. Я не вникал, но и не пропускал мимо ушей. Пригодится когда-нибудь. Кстати, с мачехой после того подслушанного разговора старался не пересекаться лишний раз. Но и не скрывался специально, чтобы не вызвать у неё подозрение. Ни к чему. С сестричками всё было ровно. Сначала видеть их не мог, а потом понял — они-то здесь не при чём! И постепенно вернулся к прежним отношениям.
Ну а потом засели мы втроём в отцовском кабинете аж до самого вечера. Потому что и отец меня одного не оставил, и разговор плавно переместился на поиск подходящего для меня и моих целей участка. И я прекрасно понимал, что всё это будет в скорейшем времени исполнено, очень уж у нашего адвоката глаза горели в предвкушении хорошего вознаграждения за свою работу. А если учесть, что при самом благоприятном раскладе можно и акционером нашего будущего предприятия стать, о чём я между делом намекнул Александру Карловичу, то такое рвение становится более понятным и легко объяснимым. Опять же, кто на себя может взять юридическую составляющую будущего производства? Пока только Паньшин…
Слово за слово, дело к ужину подошло. И выезжать на ночь глядя адвокату не очень хотелось. Заметно было, как он в процессе разговора то и дело поглядывал в окошко, морщился, вздыхал, доставал часы из жилетного кармашка, щёлкал крышкой и ещё раз нарочито вздыхал по поводу столь позднего часа. До того довздыхался, что отец, наконец-то, не выдержал и предложил гостю ночлег. А я пошёл ещё дальше:
— Александр Карлович, завтра будет такая же жаркая погода, как сегодня. Представьте, это же сколько часов придётся трястись в коляске под солнцем? А потом ещё на поезде…
— А что делать? — сокрушается Паньшин и бросает на меня быстрый изучающий взгляд. — А вы к чему это мне рассказываете? Только не говорите, что просто так, всё равно не поверю. Неужели…
И замолкает, смотрит с интересом во взгляде, прямо-таки глаз не сводит с меня, с жадным нетерпением ждёт ответа. Отец уже обо всём догадался, но он против моей затеи, это тоже хорошо видно. Да и исходящие от него отрицательные эмоции я считываю на раз. Но всё равно продолжаю:
— А что вы скажете, если я вас до столицы на своём самолёте довезу?
И пока довольный и явно растерянный адвокат подыскивает нужные слова, я уже для отца привожу весомые, на мой взгляд, доводы:
— Сэкономите себе кучу времени, не придётся коляску туда-сюда гонять, билет на поезд не придётся покупать, париться в душном вагоне и жариться под солнцем. Здесь сядем в самолёт, там слезем. Красота же!
— Николай, а ты уверен, что сможешь долететь до столицы? — предостерегает от рискованного перелёта отец.
Прекрасно понимаю, в чём тут дело — ему самому очень хочется оказаться на месте Паньшина! Да только данное жене слово не позволит этого сделать. А ещё он и впрямь за меня тревожится. Всё-таки расстояние огромное по меркам этого времени,
