Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы
Медведев с приятным удивлением и большим удовлетворением узнал, что на всем огромном, около тысячи верст, промежутке пути от Кобрина до Синего Лога на Уфе — а путь этот лежал через, Пинск, Туров, Мозырь, Гомель, Чечерск, Мстиславль, Шую и Мосальск — у князя через каждые тридцать-сорок верст, то на окраине города, то в селенье, то в какой-то захудалой деревушке, есть свой человек, у которого ждет на конюшне шестерка отменных лошадей и запас пищи и вина в дорогу.
Это обстоятельство значительно уменьшало преимущество, которое всегда было у всадников, скакавших налегке, и тяжелой повозкой, двигающейся медленнее.
Кроме того, беглецам помогала зима — сани, которые тащила шестерка, скользили легко, а копыта лошадей одиночных всадников погони часто вязли в снегу.
На протяжении всего пути до Гомеля беглецы постоянно опережали погоню примерно на полчаса, но на пролете между Мозырем и Гомелем преследователи сделали неожиданный и сильный ход.
Князь Федор — и Медведев его в этом полностью поддержал — решил объехать стороной большую королевскую крепость в Речице, где находилось много войск, и из Мозыря, через небольшую деревушку Михалково, благополучно переехав по льду Днепр, направились прямо в Гомель, подумав было уже, что преследователи безнадежно отстали.
Но под Гомелем их ждал неприятный сюрприз ― погоня вылетела из городских ворот, когда они хотели миновать город, объехав его по уже хорошо знакомой Медведеву по прежним приключениям стародубской дороге, где он спас князя Глинского от людей Олельковича.
Медведев уже схватился было за меч, рассматривая возможность открытой схватки, но князь Бельский пообещал возницам и форейторам по десять золотых, если они оторвутся от погони, и те сделали невозможное.
По-видимому, офицер, руководивший погоней на этом этапе — Медведев не сомневался, что состав погони постоянно менялся, не могли одни и те же люди скакать верхом трое суток, — принял очень разумное решение: вместо того чтобы преследовать далеко ушедших вперед беглецов, он приказал свернуть на Речицу, там, в замке, полностью обновил отряд погони, и свежие люди помчались прямо на Гомель, едва не застав беглецов врасплох.
Так или иначе, погоня следовала по пятам на всей территории Великого Литовского княжества вплоть до самого Синего Лога.
Лишь там им удалось немного — очень немного отдохнуть, пока Леваш, поднятый ночью внезапно появившимся князем и Медведевым, немедленно созвал своих людей, а их у него было около двухсот, и остановил погоню.
До кровопролития не дошло, потому что Леваш, даже не обменявшись с князем ни единым словом, понял, в чем дело, и заявил офицеру, командовавшему отрядом погони, что отныне Синий Лог — земля Великого Московского княжества.
— Покажи грамоту! — потребовал офицер охраны.
— А вот она, перед тобой, — ухмыльнулся Леваш, указывая на две сотни крепких, хорошо вооруженных молодцов.
— Это серьезный аргумент, — ответил офицер, — я доложу своему воеводе, что Московского княжества слегка прибыло!
Все понимали, что отдыхать некогда, и Медведеву даже не удалось заехать домой.
Они немедля отправились в Москву, и с ними поехал Леваш Копыто, который рассказал Василию обо всем, что случилось во время его отсутствия.
Страшная гибель Настеньки потрясла Медведева, и всю дорогу он молчал.
В Москве царило невообразимое веселье по случаю победы над Ахматом, все улицы были переполнены пьяными, повсюду пляски и ликование — со дня на день ожидали возвращения с Белоозера великой княгини.
Патрикеев встретил князя Бельского улыбками и почестями, Леваша деловито, а Медведеву угрюмо сказал:
— Великий князь очень недоволен тобой. Ну, он сам тебе все скажет…
И действительно сказал.
— Не ожидал я от тебя, Василий, такого, не ожидал.
— Государь, ты поручил мне сделать все, чтобы помешать королю выступить на стороне Ахмата. Разве я не выполнил твою волю?
— Так-то оно так… Да не совсем… Ты говорил, что в случае неудачи заговора князья отойдут к нам по самую Березину! Ты понимаешь, Медведев, что это значило бы для нашей державы? Нет, Медведев, боюсь — не понимаешь… А где они, эти князья? В королевской темнице? Где их земли? Ну ладно, что с тебя возьмешь… Не буду карать тебя, смилуюсь… Езжай-ка быстро, пока я не передумал, на свою Угру, да чтоб о тебе больше ни слова не слышно было, понял? Ты мне больше не нужен. Понадобишься — позову! А теперь — ступай вон!
Такова была благодарность великого князя.
Медведев начал постепенно понимать, что хотел втолковать ему разбойник Антип Русинов, когда прощался с ним в Березках…
Впрочем, горестные размышления о событиях на Угре и щемящее сердце беспокойство об Аннице заглушили все.
Он сел на коня и, проскакав без отдыха двадцать часов, вернулся домой.
В душе он был даже рад такому решению государя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Расшитый заячий тулуп
Расставания уже бывали, но впервые в жизни Василий Медведев ощутил неведомое ему до сих пор счастье обнять любимую женщину после нескольких месяцев разлуки.
— Неужели, наконец, ты вернулся? — спросила Анница.
— И думаю — надолго.
— Это замечательно, — сказала Анница и поцеловала его так, как, казалось, еще никогда не целовала…
Потом пришла пора печальных новостей.
— Мой дорогой, — со слезами на глазах сказала Анница, — я в отчаянии. Мало того, что погибла Настенька, я очень боюсь за Филиппа…
— Он уже здесь?
— Да. Он вернулся две недели назад. Ты не можешь себе представить, что тут было!
— Бедный Филипп. Как он это перенес?
— Он не перенес. Ты представляешь — он возвращается счастливый и прежде всего к нам — ведь мы ближе всего от Москвы — с вот таким мешком драгоценных камней и кричит: «Настенька, солнце мое, где ты?»
— Кто ему сказал?
— Я не могла, — вытерла слезы Анница. — Отец Мефодий.
— И что?
— Сперва он не поверил. Он будто с ума сошел. Он бросился бежать в Бартеневку. Он бежал по льду, спотыкался, скользил, падал и снова бежал, — ты же знаешь — кто его может остановить! Но Генрих побежал следом… Генрих, он молодец… Он и сейчас с ним…
— Как это с ним? Ты же говорила, что Бартеневка сожжена?
— Дотла.
Анница некоторое время молчала, потом сказала:
— Я боюсь, что у Филиппа от горя помутился рассудок. Генрих приходил, рассказывал… Когда он увидел на месте нашего родного дома пепелище, он… — Анница прервала рассказ, вытерла слезы, взяла себя в руки и продолжала: — Ну, сначала он закричал страшно… А потом развязал свой мешок… Ну, с теми камнями, которые он привез из своего похода… И начал, как мужик, сеять их по пепелищу… Генрих рассказывал, он сеял драгоценные камни, как простое жито, и приговаривал: «Господи, прости мне мои страшные грехи, Господи, дай мне за них покаяние, Господи, ты наказал меня справедливо, но за что ее, невинную, Господи? Ведь она ни в чем, ни в чем не прегрешила…» Так рассказывал Генрих, но он не мог понять, о чем Филипп говорит, и я не понимаю… Потом он один раз приехал в Картымазовку, там его встретила Василиса Петровна с близнецами и хотела ему показать его деток, но он безразлично отвернулся от них, пошел на кладбище и лег на могилу Настеньки. Он пролежал там до ночи и всех, кто пытался к нему подойти, люто гнал… А ведь ты знаешь, какой он страшный, когда свирепеет…
