Виктор Смирнов - Багровые ковыли
– И то верно! – согласился Бушкин и, еще поговорив с дворником на разные посторонние темы, повернулся и зашагал в сторону гостиницы. По дороге размышлял: «Вот ведь как в жизни устроено. Вокруг война, голод страшенный, а люди стихи пишут, песни поют, диспуты эти разные. Меня вот в театр занесло. Не по принуждению, сам пришел. Значит, есть что-то выше войны и выше голода. Вот установим всемирный коммунизм, тогда во всем этом и разберемся. Тогда вместе песни споем и сыграем. Тогда не надо будет гуталином артиста красить, чтоб этого… чтоб негра Отеллу сыграл. Нужен Отелла? Алле, барышня, вызовите мне из Африки настоящего негра! И все! И играй!
Однако отчего эта барынька Цветаева такая была печальная? Слова не вымолвила. Может, горе какое или голодает? Вот дадут когда гонорар какой, селедку там, воблу или сахар, надо будет отнести».
С этими мыслями Бушкин дошел до гостиницы.
Глава шестая
Ольга Давыдовна Каменева оказалась женщиной премилой, внимательно выслушала Старцева, при этом напоила его чаем и угостила коркуновским печеньем, вкус которого Иван Платонович за эти годы уже даже забыл. Она близко к сердцу приняла заботы профессора, тут же кому-то позвонила и в короткое время решила так мучивший его вопрос. Правда, не забыла попросить для себя «что-либо симпатичненькое фарфоровое – у вас все равно разобьется в суматохе».
В комнаты-мастерские, где ювелиры осуществляли «обезличку» и «вылущивание» бриллиантов, Иван Платонович вошел, чувствуя себя если не победителем, то по крайней мере вестником возможной победы. В кармане у него лежала подписанная заведующей музейным отделом Наркомпроса Ольгой Давыдовной Каменевой индульгенция: «Настоящим поручается комиссару Гохрана профессору Старцеву И.П. осуществлять отбор поступающих в Гохран предметов буржуазной роскоши, имеющих музейное значение, как доказательство высокого мастерства подневольных рабочих, создававших эти ценности. С последующим созданием комиссии для распределения экспонатов по музеям…»
Левицкий пришел следом за Старцевым, сохраняя на своем дородном, благообразном лице выражение некоторого скепсиса.
– Каменева, конечно, фигура, сестра Троцкого и прочее, – выслушав подробный отчет профессора, сказал он, – а только существует инерция катка. Как ее преодолеть?
Черноволосый, жукообразный Пожамчи положил на стол великолепный футляр, длинный, черный, блестящий, с выведенным позолотой замысловатым вензелем. Открыл. На темно-синем сафьяне в продолговатом мягком гнезде лежало свитое замысловатой спиралью жемчужное ожерелье. Жемчужины были правильной сферической формы, крупные, голубоватые, слегка прозрачные. Эта прозрачность странным образом совмещалась с блеском, способностью отражать свет.
– Ориенталь, – прошептал Пожамчи, и его смуглое лицо выразило восхищение. – Из залива Манаар. Только там такие. Великолепный арагонитовый слой. Смотрите, какой блеск! Превосходной воды и игры жемчужины. А между тем три года не ношенные. Промывка нужна и полировка. И тогда… Даже не представляю, какая красота будет тогда!..
Пожамчи посмотрел на Старцева и пояснил:
– Без носки, без соприкосновения с теплым телом жемчуг тускнеет, стареет. В этом случае его следует промыть в специальном растворе и подвергнуть особой полировке отрубями или пробковой мукой. Сейчас же, по правилам обезлички, я обязал изорвать и изрезать даже этот именной футляр с вензелем, своего рода паспорт ожерелья. Затем пустить жемчужины в раскат в общую массу. То есть я должен уничтожить труд талантливого ювелира, который некогда подбирал эти драгоценные зерна одно к одному, составляя неповторимый ансамбль.
– Погодите! – Иван Платонович остановил руку Пожамчи. – Оставьте ожерелье в футляре. Мы его укроем в музейном фонде. Не правда ли, Евгений Евгеньевич?.. А насчет промывки и полировки… – Он усмехнулся. – Мне объяснять не надо. Археологи при раскопках иногда находят и жемчуг.
Шелехес оторвался от своих дел и с любопытством посмотрел на начальство. Такие вольности прежде не допускались. Уж кто-кто, а Яков Савельевич знал, что найдутся в Гохране люди, донесут. Два-три секретных сотрудника наверняка разыгрывают здесь роли рабочих, оценщиков или ювелиров. Родной брат Якова Савельевича Федор был ответственным работником ЧК[20], так что о методах деятельности этой организации Яков кое-что знал.
– Здесь на вензеле инициалы, – предупредил ювелир Старцева. – Видите? «И. Ю. С. Э.». Княгиня Ирина Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон. Племянница покойного императора. Именная, редкая вещь. А я вынужден ее в обезличку.
– Нет-нет, мы эту вещь обязательно сохраним, – твердо сказал Старцев. – Сделана она на века. А с проблемой собственности пусть разбираются потомки.
– Юсуповы сумели вырваться… то есть я хотел сказать, они за рубежом, – пробормотал Левицкий. – Не попала бы эта вещь туда в целости…
– Упрячем, – весело возразил Старцев.
Пожамчи и Шелехес переглянулись. Треугольные брови Якова Савельевича поползли одна – вверх, другая – вниз, что выражало высшую степень удивления. Он даже причмокнул своими выпяченными губами. Им, друзьям Левицкого, и раньше приходилось припрятывать самые редкие драгоценности, оберегая их от «раската». Но чтобы присланный сверху комиссар благословлял их на такие дела…
– Дай-то боже, – вздохнул Пожамчи. – Такое ожерелье… Ничего подобного прежде не видел.
Его удивляло спокойствие, даже веселье Старцева. С огнем играем, господа-товарищи!
В этот же вечер в Кремле, на квартире у Льва Борисовича Каменева, встретились Вениамин Михайлович Свердлов и известный всей стране инженер, член партии с восемьсот девяностого года, еще с плехановских времен, наркомвнешторг Леонид Борисович Красин.
Красин только что вернулся из поездки по Великобритании, Эстонии, Дании и Швеции с миссией Союза потребительских обществ, первой легальной миссией Республики, допущенной в Европу. Считалось, что миссия эта как бы частная, организованная независимыми российскими кооператорами-предпринимателями. Через неделю Красину предстояло вновь отправиться для продолжения переговоров о снятии блокады и торговле.
Рядом с маленьким, компактным, англизированным Красиным с его полуседой эспаньолкой и полуседым, аккуратно причесанным хохолком на лбу, рядом с его сшитым лондонским портным из манчестерской тонкой шерсти костюмом и Каменев, и Свердлов ощущали некоторую свою мужиковатость и местечковость.
Пили вино голицынских погребов из музейных бокалов. Красин рассказывал кратко, сухо и точно:
– Они на многое готовы закрыть глаза. Ради торговли и возвращения долгов. Подарки, которые я привез, оказались весьма кстати. Особенно тот, голубой воды, в тридцать карат. Лорд Бонхем очень ярко выступил в парламенте. Рисовал пагубность войны и выгоды мирного сосуществования. Это было эффектно на фоне моего заявления. Я сказал, что Россия истощена, но у нее достаточно золота и драгоценностей, чтобы расплатиться за любые товары. Они, конечно, колеблются. И нам придется, как аргументы, выставить им новые вещицы из Гохрана и Оружейной палаты.
