И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Старцев встал рядом с ним.

– Что-нибудь случилось? – тихо спросил Кольцов.

– Контрразведка вышла на нашу эстафету. Человек, который направлялся к вам из Киева, арестован.

– Кто? – не отрываясь от афиши, продолжал спрашивать Кольцов.

– Не знаю… И не знаю, как будут держаться люди, арестованные на проваленной явке. – Старцев сердито обстукивал булыжники, будто тянулся глазами к нужному ему объявлению и, не находя его, сердился.

– Вам надо уходить! – прошелестело со стороны Кольцова.

– Непосредственной опасности еще нет. – Старцев уткнулся глазами в какое-то отпечатанное на машинке объявление.

«Случайность или предательство – этот провал? – лихорадочно думал Кольцов, разглядывая афишу. – Какая степень опасности грозит Ивану Пла­тоновичу и Наташе? Можно ли им оставаться в Харькове? Как быть со связью?» На все эти вопросы ответа Кольцов пока не находил.

Связь с Киевом… На ее восстановление может уйти немало времени. Кольцов это понимал. Но сведения, которыми он располагал, ждать не мог­ли. Они слишком важны. Вот он, видимо, и наступил тот момент, который Фролов предусмотрел еще тогда, в Киеве. Запасной вариант связи…

По булыжной мостовой проехала извозчичья пролетка. Кольцов подождал, когда стихнет стук колес, и, видимо, приняв решение, тихо заговорил:

– Разыщите в депо паровозного машиниста Дмитрия Дмитриевича Кособро­дова. Запомнили? Скажете ему, что его брата Михаила Дмитриевича разыски­вает однополчанин Петр Тимофеевич.

– Запомнил, – любопытствуя над какой-то занятной афишей, ответил Старцев.

– Спросите у Кособродова, налажена ли у него связь с Михаилом. Если налажена, передайте ему следующее… Запоминайте! Ковалевский просил Щу­кина добыть через некоего Николая Николаевича карты Киевского – укрепра­йона… Я не слишком быстро? – с неподвижно-безразличным лицом торопился сообщить Кольцов, как этого требовала конспирация.

– Нет-нет, память у меня пока слава богу! – отозвался, весело щурясь, Старцев.

– Щукин пообещал Ковалевскому сделать это, Щукин очень ценит Николая Николаевича. Вероятно, это штабной работник, в ряды Красной Армии внед­рился давно, должно быть, военспец из бывших белогвардейских офицеров… Сообщение надо передать крайне срочно. В штабе Добрармии разрабатывается генеральное наступление на Киев.

– Не беспокойтесь, попытаюсь что-то предпринять, – заверил Старцев, чувствуя, что они слишком долго задержались у афиши – со стороны это мо­жет показаться подозрительным. Они коротко условились о следующей встре­че. Вежливо раскланявшись, Старцев ступил на мостовую. Но остановился, не скрывая торжествующей иронии, громко сказал: – А знаете, господин офицер, талеры, которыми вы интересовались, я продал. Извините! Девянос­то шесть великолепных талеров… за три пуда пшена. – Затем он торопливо пересек улицу и смешался с толпой.

Кольцов еще долго видел его широкополую шляпу, уплывающую среди плат­ков, картузов, цилиндров…

Открытый «фиат» командующего, в котором ехал Кольцов, с трудом прод­вигался по разбитой многочисленными повозками проселочной дороге. Позади машины выстилался, надолго замирал в тягучем августовском безветрии длинный шлейф пыли. Она медленно оседала на дорогу, на иссохшую придо­рожную траву.

Кругом лежала уставшая от войны земля, давно ждущая дождя и заботли­вых рук пахаря. На пологих склонах балок застыли в тревожной полудреме опустевшие села и хутора. Вдоль дороги, иногда Пересекая ее и удаляясь к самому горизонту, тянулись линии окопов с перепаханными артиллерией хо­дами сообщения, полуразваленными блиндажами, пулеметными точками. И мно­жество наспех сколоченных крестов торчало среди выжженных августовской жарой полей. Желтые одичавшие кресты среди одичавших трав…

По мере приближения к фронту Кольцову все чаще встречались пустые ин­тендантские повозки, телеги, переполненные израненной солдатней. С тупым безразличием провожали они взглядом проезжающий мимо автомобиль.

Грохот артиллерии и шум передовой постепенно нарастал и, поглощая го­рячую степную тишину, сотрясал раскаленное до звона небо.

В полуразрушенном, полувыгоревшем селе, среди почерневших хат и оди­ноко торчащих обугленных стропил, Кольцов безошибочно – по ведущим к од­ному месту телефонным проводам – отыскал штаб. Отряхивая с себя пыль, вошел в хату.

Наскоро приспособленное под штабное помещение человеческое жилье всю­ду хранило остатки мирного благополучия, вытесненного и смятого войной. Поднявшиеся навстречу Кольцову офицеры смотрели на него. Глаза, глаза! В одних – бессознательное, доведенное до автоматизма годами службы уважи­тельное почтение перед старшим по положению и по чину; в других – издев­ка к штабному капитану; но большинство глаз не выражали ничего – в них застыло безразличие и глубокая одеревенелая усталость.

Кольцов уважительно, с интересом рассматривал фронтовиков. На них бы­ли истерзанные окопной жизнью мундиры, стоптанные сапоги, смятые фуражки с потрескавшимися козырьками. Это были люди, которые делали войну.

Дежурный по штабу поручик, вытянувшись в струнку, неустоявшимся юн­керским голосом звонко выкрикнул:

– Господин капитан! Конный разъезд задержал парнишку. Он утверждает, что его отец – полковник Львов.

– Я хорошо знал полковника, – сказал Кольцов. – Приведите сюда пар­нишку.

Вскоре в сопровождении солдата в комнату вошел Юра. Слой серой, зас­тарелой копоти и пыли покрывал его лицо, на нем висели лохмотья грязной одежды. Низко понурив голову, он встал посреди комнаты, взглядом испод­лобья нашел Кольцова, и тотчас в глазах его вспыхнули искры радости. Юра узнал человека, который помог ему сесть в поезд на маленькой станции. Узнал сразу, хотя и был на Кольцове щегольской офицерский мундир.

Кольцов тоже узнал своего попутчика. Вглядевшись, он без труда подме­тил в чертах мальчишечьего лица – в разрезе глаз, в манере смотреть твердо, открыто, в упор – сходство с полковником Львовым.

– Как тебя зовут? – ласково спросил Кольцов.

– Юра, – с готовностью ответил мальчик.

– А как зовут твоего отца?

– Михаил Аристархович… Значит, вы тогда убежали от бандитов? – не­вольно сбился на прошлое Юра.

– Да, убежал… А ты… Ты ведь должен быть в Киеве? Где мама? – И по тому, как дрогнуло лицо мальчика, понял, что об этом спрашивать не сле­довало.

– Мама… умерла, когда бандиты… – Голос Юры прервался, губы задро­жали, но он справился с собой. – А папа? Вы знаете моего папу?

Сердце Кольцова кольнула жалость. Сказать правду? Нет, так сразу не­возможно. И чтобы хоть как-то оттянуть время, он с небрежной делови­тостью спросил: