Алый Первоцвет неуловим - Эмма Орци
Она произносила слово «Париж», забавно перекатывая «р», а слово «смилуйтесь» у нее состояло из одной длинной ноты, из чего можно было заключить, что она француженка, собирающая милостыню для своих нуждающихся сестер. Через определенные интервалы дня механическая игрушка откатывалась назад, серая дама вставала на платформу и пела чудные песенки, слов которых никто не мог разобрать.
– «Il était une bergére, et ron et ron petit pataplon…[3]» Все это оставляло ощущение грусти и подавленности в умах и чувствах добропорядочных ричмондских парней, пришедших со своими возлюбленными и женами поразвлечься среди забавных чудес, и поэтому все стремились выйти из наводящей тоску палатки к солнечному свету, к яркому и шумному празднику.
– Клянусь, она очень меня растрогала, – сказала хорошенькая миссис Полли, конторщица из «Колокола», харчевни, расположенной ниже по течению реки. – Но тем не менее я должна сказать, что вовсе не понимаю, почему англичане должны отдавать свои трудовые денежки этим убийцам за Каналом. Голод, я считаю, не делает из убийцы святого, если он продолжает убивать, – добавила она с непоколебимой логикой нелогичности. – Пойдем посмотрим лучше что-нибудь веселое.
С этими словами она направилась в более приветливые места площадки, неотступно сопровождаемая краснолицым, немного похожим на барана молодым человеком, явно ее неизменным ухажером.
Время приближалось к трем, и общество начало съезжаться. Лорд Энтони Дьюхерст был уже здесь и щекотал подбородки всем хорошеньким девушкам, щедро одаряя более красивых. Дамы все прибывали и прибывали.
Женщины, одетые попроще, то и дело вздрагивали при виде богато расшитых платьев и новых «шарлотт», перевитых бархатом и украшенных легкими перьями марабу.
Повсюду слышался громкий оживленный разговор. То тут, то там, перекрывая общий гул, раздавалась французская речь. Французов можно было легко распознать даже на расстоянии, поскольку одежда их имела грустный и скорбный вид и была менее богата, чем у англичан их круга. Среди них встречались важные дамы и господа, зачастую даже герцоги и графини, оказавшиеся в Англии из-за опасения быть убитыми этими дьяволами в своей собственной стране. Как раз сейчас Ричмонд был полон ими, поскольку в роскошном доме сэра Перси и леди Блейкни их приветствовали не менее радостно, чем во дворце.
Появился и сэр Эндрью Фоулкс со своей женой. Она выглядела изящно и прелестно в своем сшитом по новой моде платье. Она была словно фарфоровая куколка, каштановые волосы мягкими волнами обрамляли гладкий лоб, большие глаза смотрели с ненаигранным восхищением на своего галантного мужа, идущего рядом.
– Без сомнения, она совершенно влюблена в него, – вздохнула миссис Полли, приседая перед миледи. – Ах, сколько отваги он проявил ради любви к ней! Вырвал ее у этих французских убийц и доставил живой и невредимой в Англию, голыми руками победив несметные полчища врагов, как я слышала. Или я ошибаюсь, мастер Томас Джедарт? – вызывающе посмотрела она на своего покорного кавалера.
– Ба, – ответил с совершенно неожиданной горячностью мастер Томас, глядя в провоцирующие карие глаза. – Все это сделал не он, миссис Полли, как вам хорошо известно. Сэр Эндрью Фоулкс действительно галантный джентльмен, в этом вы можете даже поклясться на Библии, но побеждает убийц-лягушатников голыми руками тот, кого все зовут Сапожком Принцессы, храбрейшим джентльменом во всем мире!
Однако, упомянув имя национального героя, Томас понял, что восторг, возникший вдруг в глазах Полли, относится не к нему, и добавил кое-какие контраргументы.
– Я слышал, что этот самый Сапожок весьма неприятной наружности, а потому никогда никому и не показывается. Говорят даже, что он совершенное пугало для ворон, и ни один француз не в силах дважды взглянуть ему в лицо – поэтому они предпочитают отпускать его на все четыре стороны, лишь бы больше не видеть!
– Если и в самом деле так, то это какой-то нонсенс, – возразила миссис Полли, передернув хорошенькими плечиками. – Ведь если бы это была действительность, то и вы могли бы отправиться во Францию вместе с ним, потому что, клянусь, ни один француз не захочет увидеть ваше лицо еще раз!
Остроту встретили дружным смехом; молодая пара уже как раз присоединилась к небольшой группе своих товарищей, и теперь они представляли из себя веселую компанию сидящих и стоящих людей, пришедших, чтобы насладиться всем, чем только можно, на ричмондском празднике. Это были Джонни Гуллен – ученик зеленщика из Твикен-хэма, Урсула Квикетт – дочь бакалейщика, еще несколько молодых повес и несколько людей постарше. Все поспешили ответить на только что прозвучавшую шутку, но миссис Полли оборонялась чрезвычайно остроумно. А поскольку она располагала двумя сотнями фунтов, своей собственностью, оставленной ей бабушкой, то благодаря этой безграничной силе судьбы заслужила репутацию красивой и умной, чего никогда бы не удалось достигнуть какой-то девке без гроша в кармане.
Но миссис Полли была еще и добросердечна, и хотя ей нравилось терроризировать мастера Джедарта, неутомимого созерцателя ее хорошеньких юбок, легкие победы над которым придавали ей некоторую «нахальность», при виде досадного смущения, разбавленного несчастьем на лице парня, ее добрая натура быстро брала верх. Она поняла, что шутка ее оказалась чрезмерно и незаслуженно обидной, и, желая несколько смягчить боль, проливая бальзам на оскорбленное тщеславие доблестного Томаса, кокетливо сказала:
– Ой, мастер Джедарт, мне все-таки кажется, что вы заливаете! Вы сами распространяете эти небылицы о Сапожке Принцессы, – добавила она, обращаясь к компании с таким видом, будто мастер Джедарт пытался ей возразить. – Почему он скрывает от всех свое настоящее лицо? А те, кто знают его, не говорят об этом? Я-то знаю наверное, от горничной Люси, что одна молодая дама, остановившаяся в доме леди Блейкни, в самом деле разговаривала с Сапожком. Она прибыла из Франции, она и джентльмен, которого зовут мусье Деруледе. Они оба видели Сапожка Принцессы и говорили с ним! Он привез их из Франции сюда. Почему же они ничего не рассказывают?
– Рассказывают что? – вмешался Джонни Гуллен, ученик зеленщика.
– Кто этот Сапожок Принцессы есть.
– А может быть, он и не есть? – выпалил старый Клаттербук, служащий клерком в приходе Святого Иоанна Евангелиста. – Да, – философски добавил он, поскольку всегда был очень доволен своими перлами и любил повторять их, прежде чем расстаться навсегда. – Это так. Можете мне поверить. Очень даже может быть, что он и не есть…
– Но что вы под этим подразумеваете, мистер Клаттербук? – спросила Урсула Квикетт, поскольку прекрасно знала, что старик всегда с удовольствием объясняет свои мудрые сентенции, а так как ей очень хотелось выйти замуж за его сына, она прощала возможному свекру все. – Что вы подразумеваете? Он не есть что?
– Не есть, и все, – пояснил Клаттербук с каким-то туманным торжеством.
Но, увидев, что привлек
