Граф Монте-Кристо. Том 2 - Александр Дюма
– Нет, есть, – сказала г-жа де Вильфор, – и только от моего мужа зависит, чтобы это завещание было составлено не в ущерб Валентине, а наоборот, в ее пользу.
Граф, видя, что супруги начали говорить загадками, принял рассеянный вид и стал с глубочайшим вниманием и явным одобрением следить за Эдуаром, подливавшим чернила в птичье корытце.
– Дорогая моя, – возразил Вильфор жене, – вы знаете, что я не склонен разыгрывать у себя в доме патриарха и никогда не воображал, будто судьбы мира зависят от моего мановения. Но все же необходимо, чтобы моя семья считалась с моими решениями и чтобы безумие старика и капризы ребенка не разрушали давно обдуманных мною планов. Барон д'Эпине был моим другом, вы это знаете, и его сын был бы для нашей дочери наилучшим мужем.
– Так, по-вашему, – сказала г-жа де Вильфор, – Валентина с ним сговорилась?.. В самом деле... она всегда противилась этому браку; и я не удивлюсь, если все, что мы сейчас видели и слышали, окажется просто выполнением заранее составленного ими плана.
– Поверьте, – сказал Вильфор, – что так не отказываются от капитала в девятьсот тысяч франков.
– Она отказалась бы и от мира, ведь она год тому назад собиралась уйти в монастырь.
– Все равно, – возразил Вильфор, – говорю вам, этот брак состоится!
– Вопреки воле вашего отца? – сказала г-жа де Вильфор, пробуя играть на другой струне. – Это не шутка!
Монте-Кристо делал вид, что не слушает, но не пропускал ни одного слова из этого разговора.
– Сударыня, – возразил Вильфор, – я должен сказать, что всегда почитал своего отца, потому что естественное сыновнее чувство соединялось у меня с сознанием его нравственного превосходства; наконец, потому, что отец для нас вдвойне священен: как наш создатель и как наш господин; но не могу же я считать теперь разумным старика, который, в память своей ненависти к отцу, ненавидит сына; с моей стороны было бы смешно согласовать свое поведение с его капризами. Я не перестану относиться с глубочайшим почтением к господину Нуартье, я безропотно подчинюсь наложенной им на меня денежной каре, но решение мое останется непреклонным, и общество рассудит, на чьей стороне был здравый смысл. Я выдам замуж мою дочь за барона Франца д'Эпине, так как считаю, что это хороший и почетный брак, и так как в конечном счете я хочу выдать свою дочь за того, кто мне подходит.
– Вот как, – сказал граф, у которого королевский прокурор то и дело взглядом просил одобрения, – вот как! Господин Нуартье, по вашим словам, лишает мадмуазель Валентину наследства за то, что она выходит замуж за барона Франца д'Эпине?
– Вот именно в этом вся причина, – сказал Вильфор, пожимая плечами.
– Во всяком случае видимая причина, – прибавила г-жа де Вильфор.
– Действительная причина, сударыня. Поверьте, я знаю своего отца.
– Можете вы это понять? – спросила молодая женщина. – Чем, скажите пожалуйста, господин д'Эпине хуже всякого другого?
– В самом деле, – сказал граф, – я встречал господина Франца д'Эпине; это ведь сын генерала де Кенель, впоследствии барона д'Эпине?
– Совершенно верно, – ответил Вильфор.
– Он показался мне очаровательным молодым человеком.
– Поэтому я и уверена, что это только предлог, – сказала г-жа де Вильфор. – Старики становятся тиранами в отношении тех, кого они любят; господин Нуартье просто не желает, чтобы его внучка выходила замуж.
– Но, может быть, у этой ненависти есть какая-нибудь причина? – спросил Монте-Кристо.
– Бог мой, откуда же это можно знать?
– Может быть, политическая антипатия?
– Действительно, мой отец и отец господина д'Эпине жили в бурное время; я видел лишь последние дни его, – сказал Вильфор.
– Ваш отец, кажется, был бонапартист? – спросил Монте-Кристо. – Мне помнится, вы говорили что-то в этом роде.
– Мой отец был прежде всего якобинец, – возразил Вильфор, забыв в своем волнении о всякой осторожности, – и тога сенатора, накинутая на его плечи Наполеоном, изменила лишь его наряд, но не его самого. Когда мой отец участвовал в заговорах, он делал это не из любви к императору, а из ненависти к Бурбонам; самое страшное в нем было то, что он никогда не сражался за неосуществимые утопии, а всегда лишь за действительно возможное, и при этом следовал ужасной теории монтаньяров, которые не останавливались ни перед чем, чтобы достигнуть своей цели.
– Ну, вот видите, – сказал Монте-Кристо, – в этом все дело. Нуартье и д'Эпине столкнулись на политической почве. Хотя генерал д'Эпине и служил в войсках Наполеона, но он в душе был роялистом, правда? Ведь это тот самый, что был убит однажды ночью, при выходе из бонапартистского клуба, куда его завлекли в надежде найти в нем собрата?
Вильфор почти с ужасом взглянул на графа.
– Я ошибаюсь? – спросил Монте-Кристо.
– Напротив, – сказала г-жа де Вильфор, – это так и есть; и именно поэтому мой муж, желая изгладить всякое воспоминание о былой вражде, решил соединить любовью двух детей, отцы которых ненавидели друг друга.
– Превосходная мысль! – сказал Монте-Кристо. – Мысль, исполненная милосердия; свет должен рукоплескать ей. В самом деле, было бы прекрасно, если бы мадмуазель Нуартье де Вильфор стала называться госпожой Франц д'Эпине.
Вильфор вздрогнул и посмотрел на Монте-Кристо, как бы желая прочесть в глубине его сердца намерение, которое продиктовало ему эти слова.
Но на губах графа играла обычная приветливая улыбка; и на этот раз королевский прокурор, несмотря на всю свою проницательность, опять не увидел ничего, кроме оболочки.
– Поэтому, – продолжал Вильфор, – хотя утрата состояния деда и большое несчастье для Валентины, я все-таки не думаю, чтобы это могло расстроить ее брак. Я не думаю, чтобы господина д'Эпине могла смутить эта денежная потеря; он увидит, что я, пожалуй, стою больше этой суммы, я, жертвующий ею ради того, чтобы сдержать свое
