Главная роль - Юлия Викторовна Чернова
Актер зашагал в указанном направлении. Монеты сжимал в кулаке — спрятать их было некуда. О недостатках освещения улиц говорить не приходилось. Недостатки отсутствовали вместе с освещением. Несколько раз Максим слышал крадущиеся шаги за спиной, однажды дорогу заступили какие-то люди. Максим не сбавил шага, и они попятились. В ту ночь он проникся странной уверенностью, что храним судьбой. В самом деле, судьба или рок — назови, как хочешь — забросили его почти на двадцать веков в прошлое. Наверное, не для того, чтобы прикончить в первые же сутки.
Вскоре Максим обогнул Палатинский холм (ошибиться не мог: благодетель несколько раз повторил «Палатин», к тому же на фоне звездного неба угадывались очертания дворцов), улыбнувшись, прошел мимо дома весталок и храма Весты и вновь оказался на Форуме.
Не один он искал ночлега. Какие-то тени бродили среди колонн, несколько человек растянулись прямо на ступенях, накинув на голову края плащей. Максим решил последовать их примеру. Оказалось — холодно. Не доставало шерстяного плаща, в который можно было бы завернуться.
Максим поднялся и поплелся дальше, не особенно задумываясь, куда идет. Набрел на лестницу с крутыми высокими ступенями, начал подниматься. Полагал, лестница ведет на один из холмов. «Может, посчастливится наткнуться на какой-нибудь сад, или газон, или просто дерево с развилкой?» Глаза слипались. Максим споткнулся обо что-то мягкое. Взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, нечаянно разжал кулак, монеты со звоном запрыгали по ступенькам. Максим и внимания не обратил — не до того было.
На ступенях лежал человек. Лежал вниз головой, без движения. «Споткнулся в темноте, разбился?!» Максим взял его за руку. Рука была еще теплой, но пульс не прощупывался. Максим с трудом перевернул упавшего. Глаза его были открыты. На шее темнела удавка. Максим резко выпрямился. Прежде, чем успел опомниться, послышались шаги и появились солдаты.
«Что, и здесь стражи порядка поспевают сразу после преступления?» Солдаты оказались рядом и, не медля ни секунды, схватили Максима за руки. Его приняли за убийцу! «Попасть в далекое прошлое — ради чего? Чтобы ответить за убийство, которого не совершал?» Такую шутку судьба могла сыграть с ним и дома.
Между тем ни один солдат даже не наклонился, чтобы рассмотреть убитого. Похоже, они прекрасно знали, что именно здесь произошло. Вывели Максима наверх. Там, поджидая, стоял еще один воин. Судя по гребенчатому шлему — начальник. Один из солдат коротко доложил. Начальник окинул взглядом Максима, резко задал вопрос.
— Не понимаю, — признался Максим.
Солдаты переглянулись, начальник пожал плечами, удивляясь, что схватили чужеземца. Снова прозвучал короткий вопрос.
— Не понимаю, — повторил Максим.
Но именно в это мгновение — понял. «Гемонии». Слово выскочило откуда-то из глубин памяти. Он читал об этом. «Лестница Рыданий». По ней стаскивали в Тибр тела казненных; частенько бросали прямо на лестнице. Оплакать казненных, тем более похоронить — значит, заслужить подобную же участь.
Солдаты вообразили, что он оплакивал казненного преступника. Решают — какой смерти удостоить. Вот начальник пошевелил в воздухе пальцами. Сейчас повелительно взмахнет рукой. Меч со свистом вылетит из ножен…
Максим оказался проворнее. Обдумать ничего не успел. Вероятно, его вела актерская интуиция. Как-то разом вспомнилось, что Домициан был убит заговорщиками. Вспомнились и россказни о том, что насильственную кончину ему предсказали.
Максим вскинул руки к звездному небу — так вскидывали жрецы и прорицатели в кинофильмах. И как будто стал выше ростом. Или это солдаты пригнулись? Простер длань в сторону Палатинского дворца. И снова взметнул ладони к небу. Поднес к глазам, точно держал в руках стеклянный шар и вглядывался в него. Бессильно уронил руки. Шар упал на землю, разлетелся в осколки.
А Максим уже не был прорицателем. Черной тенью крался он вдоль стены. Потом вытащил из-за пазухи кинжал, замахнулся. Человек с гордо запрокинутой головой медленно осел на землю…
Самый глупый из солдат не мог не понять: божественному цезарю грозит опасность!
Измученный прорицатель едва держался на ногах. Начальник бережно подхватил его под локоть. Максим осторожно высвободил руку, распрямился. Указующий жест не оставлял сомнений. Прорицатель должен попасть на Палатин. Немедленно.
Туда и направились. Солдаты уже не были стражами, но — почетным караулом.
Максим постепенно приходил в себя. Он только что избежал смерти. Каким чудом? Вероятно, чудо именовалось «талантом». Позволив себе насладиться такими мыслями, Максим вновь сделался серьезен.
Примет ли его император? Если примет, удовольствуется ли пантомимой? Или потребует назвать имена заговорщиков? А когда не услышит имен… Не пожелает ли казнить прорицателя много изощреннее, чем это сделали бы солдаты?
И потом, неужели императора поднимут среди ночи? Разумеется, нет. Придется дожидаться утра. «Что ж, подремлю часок-другой». Однако происшествие на лестнице отогнало всякий сон. Максим чувствовал себя на диво бодрым.
Солдаты обменялись паролем с часовыми, охранявшими дворец. В их разговоре Максим уловил знакомое слово: «Центурион». Командир центурии — сотни солдат. Значит, воин в гребенчатом шлеме — центурион.
Максим невольно покивал головой. Все правильно. В постановке «Юлия Цезаря» доспехи и вооружение были именно такими. Шлем без забрала, застегивался под подбородком кожаным ремешком. (Максим где-то читал, что по мозоли от ремешка можно определить, долго ли солдат прослужил в легионах[15], ветеран или новобранец.) Красная туника с короткими рукавами. Панцирь — то есть кожаная рубаха с нашитыми на нее металлическими пластинами. Короткий меч на перевязи. Сапоги с открытыми носами. («Сандалии в Риме считаются домашними тапочками», — поучал театральный художник.)
Центурион что-то объяснял часовому. Часовой вызвал командира. Командир сделал два коротких жеста: солдатам — дожидаться на улице, Максим с центурионом — идти следом. «Кажется, на аудиенцию к императору попасть проще, чем на прием к начальнику жэка».
Дворец Домициана был огромен и великолепен. Стражи искоса поглядывали на чужеземца — поражен ли? Максим, как и надлежит прорицателю, сохранял величавое спокойствие. После Эрмитажа да Исаакиевского собора его трудно было удивить размерами и убранством. Больше всего, пожалуй, понравились фонтаны во внутреннем дворе. Струи воды серебрились, двор словно оплели нити лунного света.
«Такие бы декорации к балету „Антоний и Клеопатра“! — размечтался Максим. — А то развесили холстину. Тоже мне, режиссерская находка!»
Покинув двор, они миновали галерею, потом — несколько залов, и перешли подземным коридором в другую часть дворца. Здесь все было меньше: и залы, и коридоры, и окруженные колоннадами дворики. Зато часовых — несравнимо больше.
Затем пришлось ждать в маленькой комнате. Максиму указали на табурет, центурион и
