Когда настанет новый день… Часть первая. Солнце, Воздух и Вода - Андрей Гурьевич Иванов
Да, бог-то с ним, с количеством, но у них и дальнобойность была значительно больше нашей благодаря большей длине стволов и большему углу их возвышения. Да и бронирование у немцев было мощнее. Их главный калибр бил на сто кабельтовых, а наш – всего на восемьдесят. Это значит, что немцы могли гарантированно поражать наши линкоры, в то время как нам и стрелять-то было бессмысленно – всё равно недолёт будет! А всё потому, что у нашей корабельной артиллерии угол возвышения орудий был маловат и стволы коротковаты. Ну, если бы мы могли поднять пушки малость повыше – могли бы и дальность стрельбы увеличить. А если бы наши стволы были бы длиннее – была бы выше не только дальность и точность стрельбы, но и пробивная мощность наших снарядов увеличилась бы. Это, брат, целая наука – баллистика!
Впрочем, наши отцы-командиры пошли на военно-морскую хитрость. Для увеличения дальности стрельбы линкор принимал балласт на один борт, противоположный направлению огня. То есть, специально затапливались некоторые отсеки корабля, и он кренился на один борт. Таким образом увеличивалось возвышение орудий, и они могли бить примерно на пять кабельтовых дальше, то есть на восемьдесят пять кабельтовых. Но этого всё равно было мало, а крен на один борт мог быть очень ограниченным и снижал маневренность линкора. Иначе мы бы просто перевернулись и затонули бы прямо во время манёвра и стрельбы.
Тем временем попадание одного из немецких снарядов пришлось метра на три ниже линии бронирования, в помещение двух носовых боевых динамо-машин. Разрыв произошёл у самого борта или в бортовом коридоре, отчего образовалась сквозная пробоина диаметром около трёх метров. Электричество во всей носовой части сразу погасло. Ситуация осложнилась тем, что экипаж не успел задраить двери в переборке подбашенного отделения головного двенадцатидюймового орудия, и вода затопила также носовые погреба.
Вторым попаданием было затоплено верхнее носовое отделение, из-за чего крен резко вырос и за следующие десять минут увеличился в два раза. Для выравнивания крена и дифферента (продольного крена) в отсеки правого борта была подана вода. Попадание в борт третьего снаряда у отделения динамо-машин, происшедшее под очень острым углом, затронуло отсек погребов левой носовой шестидюймовой башни, где в штурвальном отделении возник пожар.
В результате полученных повреждений вся носовая часть броненосца, за исключением нескольких мелких отсеков, заполнилась водой. Корабль осел носом метра на полтора, при этом носовая часть линкора опустилась в воду примерно на десять метров.
Переборки держали хорошо. Остойчивость, в целом, не уменьшилась, поскольку выше броневой палубы вода не проникла. Получив пробоины и крен, «Слава», осторожно кладя право руля, чтобы не увеличивать крена, легла на обратный курс, одновременно уменьшив ход до малого. В этот момент германские дредноуты оказались у неё точно по корме, получив возможность поражать тяжело повреждённый линкор продольным огнём.
Сразу после отдачи приказания на отход в «Славу» попало ещё два снаряда – один в церковную палубу, другой в батарейную палубу, почти в одном месте, около вентиляционной шахты первой кочегарки. Газы от разрывов обоих снарядов попали по шахте в носовую кочегарку, но все кочегары остались на местах и героически продолжали свою работу.
Находясь уже на выходе из зоны действия орудий главного калибра германских дредноутов, «Слава» получила ещё серию попаданий – одно в церковную палубу, а второе в радиорубку. В этот самый момент Михаил только что с помощью куска брезента устранил пожар, возникший в результате вражеских попаданий.
– Дело было на палубе, как раз в районе радиорубки, – продолжал Михалёк, – я на несколько секунд остановился, чтобы отдышаться. Но вдруг сзади, по спине, меня ударило что-то тяжёлое, плоское и горячее. Вероятно, это был кусок листовой обшивки радиорубки. Или труба какая-то… В общем, не знаю. Удар сбил меня с ног, и я, ударившись головой о какую-то стальную балку, валявшуюся на палубе, получил глубокое рассечение и потерял сознание.
Не знаю, сколько я пролежал без сознания, наверно, не более нескольких минут. Когда же очнулся – увидел картину, которая и теперь снится мне в самых жутких снах…
На этом месте Михалёк замолчал, закрыл глаза и ушёл куда-то в глубину своей памяти. Он не знал, как рассказать ребёнку, ещё не знающему, что такое смерть, о том, что произошло далее. А вот что произошло с ним на самом деле.
Кровь заливала Михаилу глаза, он протёр их, попытался встать на ноги, но голова сильно кружилась и болела. Михаил смог встать лишь на колени. Сквозь марево струящегося над раскалённой палубой воздуха он увидел своего приятеля – Николу Остапова, который состоял в расчёте зенитного орудия. Это был среднего роста и крепкого телосложения парень двадцати шести лет с лихим кудрявым чубом. Он, так же стоя на коленях, напряжённо смотрел куда-то перед собой. И тут Михаил заметил, что Никола стоит в луже крови, у него распорот живот, а его внутренности вывалились на палубу. Вдруг Никола поднял голову и пару секунд неотрывно смотрел прямо в глаза Михаилу. Затем, встрепенувшись, словно очнувшись от сна, он принялся торопливо собирать свои скользкие от крови внутренности обратно в себя. Перед ним, чуть левее, лежал ящик с боеприпасами, который он, видимо, спешил доставить к своему орудию. Никола схватил этот ящик, прижал к животу и мощным рывком, издав нечеловеческий вопль, встал на ноги и сделал три широких размашистых шага в сторону левого борта. Очередное попадание снаряда в корпус здорово качнуло линкор, и Николу швырнуло на леера. Он перегнулся через них и молча упал за борт.
Много всякого Михаил повидал на своём веку, но гибель Николы Остапова произвела на него оглушающее впечатление. Он так и остался стоять на коленях, выпучив от ужаса залитые кровью глаза и открыв рот.
Тем временем клёпаный корпус линкора, расшатанный попаданиями и близкими разрывами германских двенадцатидюймовых снарядов, дал сильную течь, с которой едва справлялись насосы корабля. Воду, поступавшую в левое машинное отделение, пытались откачивать имевшимися насосами и помпами, но это мало помогло. Положение становилось угрожающим, так как работавшая насосная машина мотылями погружалась в воду, и разбрызгивание её создавало фонтаны, затруднявшие управление главными механизмами.
Вода всё прибывала, и по мере поступления воды в котельные отделения котлы приходилось выводить из действия, в результате чего ход корабля всё уменьшался. Лишившийся половины тяжёлой артиллерии линкор с почти 2500 тоннами воды внутри находился у предела исчерпания боеспособности и с увеличившейся до десяти метров осадкой носом не имел никаких шансов уйти на север Моонзундским
