Рождение казака - Евгения Ляшко

– Ах, вы только посмотрите какой он красавчик!

– Ой, он смущён, как это мило!

– Какой застенчивый…

– О, он такой юный, даже усов ещё себе не отрастил…

Заприметив, что сын схватился за лицо, и будто ищет там признаки мужской растительности, ласковым тоном Елена Юрьевна посоветовала:

– Молчи, пусть себе чирикают. Однажды у тебя будут и усы, и борода будет, если захочешь.

Замечание матери помогло, сын по-гусарски выпятив грудь, присел и даже изобразил улыбку, от чего девицы разом ахнули и защебетали с бо́льшим оживлением, чем прежде.

Усевшись на бурку на противоположной от друга лавке, убрав кинжал в ножны, Глеб не стал ничего спрашивать об окутанном тайной конверте, ему хватило того, что он подслушал. Парень молчал даже тогда, когда внезапно прелестные барышни упорхнули. Ему всегда нужно было время для обдумывания, но в этот раз этой роскоши у юноши не было. Вернулся пожилой мужчина, назвавший их «соколиками с Кавказа» с внушительного размера тем самым Емельяном Прохоровичем. Когда в помещение зашёл седеющий есаул с пышными усами, парням показалось, что оно значительно уменьшилось. Военная форма на Емельяне Прохоровиче выглядела так, как будто этот офицер сошёл со страниц Льва Толстова «Война и мир»: на голове кивер с белым пером, тёмно-синий мундир с нарядными эполетами и блестящими орденами и медалями, штаны с лампасами, золотой пояс-шарф и сабля на боку. Будто паралич накрыл подростков, и те словно прилипнув к лавкам, не имели возможности встать.

– Иван Филиппович нашёл вас, когда вы, хлопцы, по дворцу шастали, так? – басом прогремел есаул, присаживаясь во главе стола.

Будто по команде немного сжавшиеся Паша с Глебом энергично закивали, став похожими на фигурки китайских болванчиков.

– Эх, посмотрел бы я ещё, да пора мне. Так что сам принимай, к тебе соколики прилетели, – с толикой дружеской заботы произнёс Иван Филиппович, и вышел, плотно прикрыв дверь.

Емельян Прохорович недовольно заворчал:

– Он один из помощников гофмейстера. Скажите спасибо Богу, что именно Иван Филиппович вас нашёл. Мы с ним давненько приятельствуем, и об этом инциденте никто не прознает.

– Кто? Гоф…гоф…, – еле шевеля губами, произнёс Паша.

– Гофмейстер – это управляющий монаршим двором, – с придыханием сообщила мама, которая как если бы из засады, озабоченно наблюдала за происходящим, прижавшись к стенке мехового убежища.

Оглядев парней с ног до головы, есаул прокряхтел:

– Что за чудь из дремучих гор свалилась? – и он, принимая рослого Пашу за старшего, протянул к нему огромную ладонь, – письмо давай.

– Какое письмо? – сделался пунцовым Степанцев, почувствовав как конверт за пазухой начал его обжигать.

Сердито сверкнув очами, мужчина гаркнул:

– С которым тебя сюда станичный Совет стариков отправил. Вижу же, что пороху не нюхал ещё. Таких среди фельдъегеров нет.

Испустив выдох облегчения, обрадованный юноша, легкомысленно отмахнулся и на ходу соврал:

– А это. Так я его потерял.

– Что-о-о?! – взревел медведем есаул, вращая выпученными глазами.

Подсказка скороговоркой прилетела от мамы:

– Скажи, что ночью перемёрз на ночлеге и память отшибло. От мороза иногда бывает временная фрагментарная потеря памяти.

Не расслышав шёпот своего ангела-хранителя, сын повторил только последние три слова:

– У меня эта, фрагментарная потеря памяти, вот.

– Чего? – густые брови недоумевающего мужчины сошлись на переносице.

Тыча пальцами по вискам, подросток застрекотал как пулемёт:

– Тут чуток работает, а тут нет. В общем, тут помню, а тут и не помню вовсе. Вроде вспомню что, и забыл сразу. Это пройдёт, не переживайте. Мне бы поесть, может быть полегчает.

– Быть может, и оклемаешься, – недоверчиво повторил есаул, растягивая слова и, поглаживая усы прибавил:

– А коли дознаюсь, что придуриваешься, так после сотни плетей, спору нет, просветление снизойдёт. Это подлинно говорю. Сказывай, как вас звать?

Заплетающимся языком Паша сообщил:

– Казак Степанцев Павел Алексеевич и мой этот как его, слуга Глеб Никитич Бойченко.

– Стало быть, ты Павлуша, не из бедной семьи, коли тебя слугой снабдили или же дурачок с малых лет, которого без присмотра оставлять нельзя. Кто ж тебя сюда заслал-то? – тут Емельян Прохорович повернулся к Бойченко, – ну-ка теперь ты сказывай?

– Неграмотный я, ничего не знаю, ничего не ведаю, все вопросы к Павлу Алексеевичу, он главный, – на одной ноте выдал Глеб, огорошив ответом всех присутствующих.

– Э как! А коней, где оставили?

– К-каких коней? – икнул Степанцев.

– Знамо каких, своих. Какой же казак без личного коня на службу прибывает.

Сдавленным голосом под расплющивающим юношу каменным взглядом есаула, Паша промямлил:

– А-а-а, а-а-а, а они от нас убежали.

Буря эмоций сродни бешенству прокатилась по лицу Емельяна Прохоровича. Громко сглотнув, Степанцев дёргано заулыбался. Побледневший Бойченко сидел, ни жив, ни мёртв, предчувствуя, что подобного рода ведение разговора может привести их обоих в ссылку на каторгу куда-нибудь в заснеженную Сибирь или ещё дальше на Сахалин. И это при лучшем исходе, а ведь могут и сразу прикончить.

Глеб с горестным видом вздохнул, и словно каясь, жалостливым тоном сделал попытку дать разумное объяснение их появлению:

– С Кубани мы. Из Екатеринодара. За местные заслуги на службу при императоре старики отправили попроситься. Поручение попутное было старшим товарищам помогать. Шли при конвое, что разбойников вёл. Ограбили нас по дороге. Врасплох застали. Грабителей в разы больше числом было. Одних лошадей угнали, другие ускакали. Не совладали мы с разбойниками. Кто уцелел, домой вернулись, а мы дальше пошли, в надежде, что от нас при императорском дворе не отрекутся. Своя одежда негожая стала. Какую благодетели дали, той и рады.

– Во как. Стало быть, позор скрыть хотели. Что же посмотри, посмотрим…, – чёрство отреагировал Емельян Прохорович с задумчивым видом, и неожиданно привстав, близко надвинувшись на парней, поочерёдно грозя перед их носами указательным пальцем, сурово провозгласил, – с порога предупреждаю. Потом тока заикнитесь, что не слыхивали. Первое правило таково: ни за какие поручения не беритесь без моего ведома. А то мало ли кто вздумает вас, не обкатанных юнцов, куда применить.

– Господи, интриги, сплошные интриги, – начала заламывать руки Елена Юрьевна.

Тем временем есаул продолжал:

– Мал ты ещё Павлуша, хоть и ростом вышел, и малец при тебе тоже, как я погляжу, в присмотре нуждается. Так что держите свою прыть удалую при себе и никуда без спроса не суйтесь. А как по духу, перво-наперво помните, что верность для казака равносильна почитанию Бога нашего и уважению к родителям, да старшим. Незыблемо долг сей, вы должны выполнять, коль сюда к императорскому двору были присланы, – чуть успокоившись,