Граф Монте-Кристо - Дюма Александр

– Да, да, понимаю, – вслух сказал Данглар.

Потом прибавил про себя:

«В Париж, доставить по назначению письмо, которое ему дал маршал. Черт возьми! Это письмо подает мне мысль. А, Дантес, друг мой! Ты еще не значишься в реестре „Фараона“ под номером первым!»

И он крикнул вслед удалявшемуся Эдмону:

– Счастливого пути!

– Благодарю, – отвечал Эдмон, оглядываясь через плечо и дружески кивая головой.

И влюбленные продолжали путь, спокойные и счастливые, как два избранника небес…

IV. Заговор

Данглар следил глазами за Эдмоном и Мерседес, пока они не скрылись за фортом Св. Николая; потом он снова повернулся к своим собутыльникам. Фернан, бледный и дрожащий, сидел неподвижно, а Кадрусс бормотал слова какой-то застольной песни.

– Мне кажется, – сказал Данглар Фернану, – эта свадьба не всем сулит счастье.

– Меня она приводит в отчаяние, – отвечал Фернан.

– Вы любите Мерседес?

– Я обожаю ее.

– Давно ли?

– С тех пор как мы знаем друг друга; я всю жизнь любил ее.

– И вы сидите тут и рвете на себе волосы, вместо того чтобы искать средства помочь горю! Черт возьми! Я думал, что не так водится между каталанцами.

– Что же, по-вашему, мне делать? – спросил Фернан.

– Откуда я знаю? Разве это мое дело? Ведь, кажется, не я влюблен в мадемуазель Мерседес, а вы ищите и обрящете, как сказано в Евангелии.

– Я уж нашел было.

– Что именно?

– Я хотел ударить его кинжалом, но она сказала, что, если с ним что-нибудь случится, она убьет себя.

– Бросьте! Такие вещи говорятся, да не делаются.

– Вы не знаете Мерседес. Если она пригрозила, так уж исполнит.

– Болван! – прошептал Данглар. – Пусть она убивает себя, мне какое дело, лишь бы Дантес не был капитаном.

– А прежде чем умрет Мерседес, – продолжал Фернан с твердой решимостью, – я умру.

– Вот любовь-то! – закричал Кадрусс пьяным голосом. – Вот это любовь так любовь, или я ничего в этом не понимаю!

– Послушайте, – сказал Данглар, – вы, сдается мне, славный малый, и я бы хотел, черт меня побери, помочь вашему горю, но…

– Да, – подхватил Кадрусс, – говори.

– Любезный, – прервал его Данглар, – ты уже почти пьян; допей бутылку, и ты будешь совсем готов. Пей и не мешайся в наши дела. Для наших дел надобно иметь свежую голову.

– Я пьян? – вскричал Кадрусс. – Вот тоже! Я могу выпить еще четыре такие бутылки: это же пузырьки из-под одеколона! Папаша Памфил, вина!

И Кадрусс стукнул стаканом по столу.

– Так вы говорите… – сказал Фернан Данглару, с жадностью ожидая окончания прерванной фразы.

– Я уж не помню, что говорил. Этот пьяница спутал все мои мысли.

– Ну и пусть пьяница; тем хуже для тех, кто боится вина; у них, верно, дурные мысли, и они боятся, как бы вино не вывело их наружу.

И Кадрусс затянул песенку, бывшую в то время в большой моде:

– Вы говорили, – продолжал Фернан, – что хотели бы помочь моему горю, но, прибавили вы…

– Да. Но чтобы помочь вашему горю, надо помешать Дантесу жениться на той, которую вы любите, свадьба, по-моему, легко может не состояться и без смерти Дантеса.

– Только смерть может разлучить их, – сказал Фернан.

– Вы рассуждаете, как устрица, друг мой, – прервал его Кадрусс, – а Данглар у нас умник, хитрец, ученый, он докажет вам, что вы ошибаетесь. Докажи, Данглар. Я поручился за тебя. Докажи, что Дантесу не нужно умирать; притом жалко будет, если Дантес умрет. Он добрый малый, я люблю Дантеса. За твое здоровье, Дантес!

Фернан, досадливо махнув рукой, встал из-за стола.

– Пусть его, – сказал Данглар, удерживая каталанца, – он хоть пьян, а не так далек от истины. Разлука разделяет не хуже смерти; представьте себе, что между Дантесом и Мерседес выросла тюремная стена; она разлучит их точно так же, как могильный камень.

– Да, но из тюрьмы выходят, – сказал Кадрусс, который, напрягая остатки соображения, цеплялся за разговор, – а когда человек выходит из тюрьмы и когда он зовется Эдмон Дантес, то он мстит.

– Пусть! – прошептал Фернан.

– Притом же, – заметил Кадрусс, – за что сажать Дантеса в тюрьму? Он не украл, не убил, не зарезал…

– Замолчи! – прервал его Данглар.

– Не желаю молчать! – сказал Кадрусс. – Я желаю, чтобы мне сказали, за что сажать Дантеса в тюрьму. Я люблю Дантеса. За твое здоровье, Дантес! – И он осушил еще стакан вина.

Данглар посмотрел в окончательно посоловевшие глаза портного и, повернувшись к Фернану, сказал:

– Теперь вы понимаете, что нет нужды убивать его?

– Разумеется, не нужно, если только, как вы говорите, есть средство засадить Дантеса в тюрьму. Но где это средство?

– Если хорошенько поискать, так найдется, – сказал Данглар. – А впрочем, – продолжал он, – чего ради я путаюсь в это дело? Ведь меня оно не касается.

– Не знаю, касается ли оно вас, – вскричал Фернан, хватая его за руку, – но знаю, что у вас есть причины ненавидеть Дантеса. Кто сам ненавидит, тот не ошибается и в чужом чувстве.

– У меня причины ненавидеть Дантеса? Никаких, даю вам слово. Я видел, что вы несчастны, и ваше горе возбудило во мне участие, вот и все. Но если вы думаете, что я стараюсь для себя, тогда прощайте, любезный друг, выпутывайтесь из беды как знаете.

Данглар сделал вид, что хочет встать.

– Нет, останьтесь! – сказал Фернан, удерживая его. – Не все ли мне равно в конце концов, ненавидите вы Дантеса или нет. Я его ненавижу и не скрываю этого. Найдите средство, и я все исполню; только не смерть, потому что Мерседес сказала, что она умрет, если убьют Дантеса.

Кадрусс, опустивший голову на стол, поднял ее и посмотрел тяжелым и бессмысленным взглядом на Фернана и Данглара.

– Убьют Дантеса! – сказал он. – Кто собирается убить Дантеса? Не желаю, чтобы его убивали. Он мне друг, еще сегодня утром он предлагал поделиться со мной деньгами, как поделился с ним я. Не желаю, чтобы убивали Дантеса!

– Да кто тебе говорит, что его хотят убить, дурак! – прервал Данглар – Мы просто шутим. Выпей за его здоровье, – продолжал он, наполняя стакан Кадрусса, – и оставь нас в покое.

– Да, да, за здоровье Дантеса! – сказал Кадрусс, выпивая вино. – За его здоровье!.. За его здоровье!.. Вот!..

– Но… средство?.. средство? – спрашивал Фернан.

– Так вы еще не нашли его?

– Нет, ведь вы взялись сами…

– Это правда, – сказал Данглар. – У французов перед испанцами то преимущество, что испанцы обдумывают, а французы придумывают.

– Ну так придумайте! – нетерпеливо крикнул Фернан.

– Человек! – крикнул Данглар. – Перо, чернил и бумаги!

– Перо, чернил и бумаги? – пробормотал Фернан.

– Да, я бухгалтер: перо, чернила и бумага – мои орудия, без них я ничего не могу сделать.

– Перо, чернил и бумаги! – крикнул, в свою очередь, Фернан.

– На том столе, – сказал трактирный слуга, указывая рукой.

– Так подайте сюда.

Слуга взял перо, чернила и бумагу и принес их в беседку.

– Как подумаешь, – сказал Кадрусс, ударяя рукой по бумаге, – что вот этим вернее можно убить человека, чем подкараулив его на опушке леса! Недаром я пера, чернил и бумаги всегда боялся больше, чем шпаги или пистолета.

– Этот шут не так еще пьян, как кажется, – заметил Данглар. – Подлейте ему, Фернан.

Фернан наполнил стакан Кадрусса, и тот, как истый пьяница, отнял руку от бумаги и протянул ее к стакану.

Каталанец подождал, пока Кадрусс, почти сраженный этим новым залпом, не поставил или, вернее, не уронил стакан на стол.

– Итак? – сказал каталанец, видя, что последние остатки рассудка Кадрусса утонули в этом стакане.

– Итак, – продолжал Данглар, – если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донес на него королевскому прокурору, что он бонапартистский агент…