Дмитрий Леонтьев - Обитель
Отвечать этому душевнобольному я не стал. Неизвестно, что от него ожидать: еще подопрет дверь, пока я сплю, да подпалит, как Наполеона. Русские вообще непредсказуемая нация, а уж сумасшедший русский... Но, по счастью, все обошлось. Он отвел меня в баню (это вообще изуверская русская традиция, основанная все на том же столь любимом ими мазохизме, я вам лучше все это обрисую при встрече, в красках и даже в эмоциях). Потом напоил горячим чаем с медом и травами и уложил в небольшой, жарко натопленной комнате. От набитого сеном матраса пахло так приятно, а я устал так сильно, что, кажется, уснул раньше, чем моя голова коснулась подушки.
ГЛАВА 2
Белизна — угроза Черноте. Белый храм грозит гробам и грому. Белый праведник грозит Содому Не мечом — а лилией в щите! Только агнца убоится волк, Только ангелу сдается крепость. Торжество — в подвалах и вертепах! И войдет в Столицу — Белый полк!
М. Цветаева
Проснулся я от гнусных воплей за окном. Первым делом схватился за спрятанный с вечера под подушку пакет с посылкой — на месте! — и настроение сразу стало солнечным. Я добрался до «точки встречи» вовремя, и даже чуть раньше назначенного срока, пакет для передачи в целости и сохранности, и даже чувствую себя отдохнувшим и полным сил — чему же тут не радоваться?..
Сев на постели, я зевнул и, отодвинув занавеску, выглянул в крохотное заиндевевшее окно. Так и есть: весь шум и гам производил вчерашний долговязый юродивый, по-петушиному наскакивая на какую-то тетку, с ног до головы затянутую во все черное.
— ...я те дам «святой старец»! — орал он, грозя перепуганной бедняжке костлявым кулаком.— Я те покажу «святой» Распутин! Не твоего ума дело о таких вещах судить!
— Но люди говорят...
— Люди всегда что-то говорят! Языки есть, вот и трезвонят! Как колокольчики... До звона в ушах! Запомни: вот Бог,— он ткнул пальцем в небо,— вот ты,— ткнул ей в кончик носа.— И все, что исходит от тебя, должно
идти к Нему. Прямо! А вот это,— он щелкнул у ее левого уха пальцами, и глаза женщины невольно устремились туда,— твой Распутин! А вот это,— щелчок пальцами у правого уха,— заботы твои! А это,— снова щелчок, уже где-то в стороне,— то, что «люди говорят»! На все это отвлекаться будешь — по прямой дорожке не пройдешь! Есть ты — есть Бог. И для тебя — довольно! О Боге надо думать, а не о Гришке и не о том, что Марфа вчера про Федота сказала. Тебе-то какое дело?! Чести для Гришки с Марфой много — о них вместо Бога думать! Не у Бога время крадешь, у себя, дура! У Него времени много, а ты свое на что тратишь? По прямой, по прямой ходи, поняла? Не отвлекаясь! Ну?! Уразумела?!
— Спаси Бог, батюшка!..
— Реально сумасшедший дом! — вздохнул я и принялся одеваться.
В дверь постучали, и опостылевший голос юродивого затянул что-то о святых и «помилуй нас». Деваться было некуда, и я крикнул:
— Войдите!
Странно, но, переступив порог, безумец стал тих и вежлив:
— Проснулись, отче?
— Можете называть меня просто господин Блейз,— разрешил я.
— Не запомню,— покачал он головой, а глаза были хитрые-хитрые.— Уж не прогневайтесь на дурака... Трапезу-то вы проспали. Я вам пирогов принес... Отец настоятель просил показать вам тут все, ознакомить... Сам-то он сейчас занят: прихожан принимает... Не дают ему покоя. Такое тихое место раньше было... Благостное...
— Да, сейчас «тихим» ваше местечко назвать никак нельзя,— намекнул я на его вопли под моим окном.
— Ой, и не говорите,— сделал он вид, что не понял намека.— Отче так с ними умаялся... Хотя виду не показывает. Но — годы, годы... Раньше-то ти-ихо так было. Молитвенно... Редко когда на праздники народ приходил. У всех же церкви под боком, а мы далеко, уединенно... Хорошие были годы... Без суеты...
— Что же сейчас случилось?
— Так смута. Аль вы не заметили? Бесы повылезали, вот народ к храму и жмется, как телок к мамке. Настоятель-то у нас больно мудр, народ к нему за советом и валит...
— Это ему ты вчера хамил?
— Ему, батюшка, ему! — признал дурак.
— А зачем?
— Так люблю...
Я лишь махнул рукой, не став уточнять, что именно он любит: хамить или начальника. Теперь мне надо было решить важные для моей миссии вопросы, а информатора лучше этого вездесущего проныры мне было не найти. И я приступил к допросу.
— А скажи-ка мне, любезный, много ли народу здесь на данный день обитает?
— Много, батюшка! Ох, много! Монахов-то всего двенадцать, да работников трое. А вот приезжих почти две дюжины. И дороги-то занесло, а они, как белки, все одно через сугробы скачут и скачут... Игумен их уж и в гостинице расселил, и в домах трудников. Так пойдет, скоро, глядишь, новые срубы ставить придется. Вас вот сюда определили...
— Стало быть, для меня исключение сделали?
— Истинно говоришь, батюшка! Исключение. Все переполнено, хоть в бане сели...
— Понятно. И чем же ваш монастырь так знаменит?
— Ничем мы, грешные, не славны,— замахал он руками.— Наоборот, не только от славы, но и от мира бежим. Это мир нас нагоняет, за полы цепляется... Люди по-разному к Богу идут. В миру — тяжелей, а мы, грешные да немощные, сюда спасаться бежали. Сил-то мало... Прогуляться не хотите? Погода выдалась расчудесная. Всю неделю така стоять будет — я в погодах разбираться мастак... У меня и тятя и дед охотниками были — без понимания погод нам никак нельзя...
— Что ж ты сюда подался, а не на промысел?
— Повезло... Ну так как, идем?
Сумку с посылкой я в этом, мягко говоря «непредсказуемом», месте оставлять не рискнул и, повесив ее на плечо, последовал за Ванечкой.
Насчет погоды блаженный не обманул: погода и впрямь стояла отменная. Небо здесь было удивительное. Я раньше никогда такого не видел. Низкое, оно словно касалось верхушек чахлых сосен, но при этом было какое-то нежно-голубое, «озаренное», что ли...
При солнечном свете и сама обитель выглядела куда веселее. Золотились мягким светом сосновые срубы, играли блики на боках медных, начищенных до блеска колоколов, а уж как горели маковки позолоченных куполов!..
— Ну... ничего,— вынужден был признать я.— Наверное, и здесь жить можно... Только скучно здесь, наверное?
— Скучно! Ой, скучно! — покосился он на меня хитрым глазом.— Измаялись просто... Уж и чем занять себя не знаем. Все перепробовали... А вот и еще одна! Ну-ка постой, матушка! — неожиданно прыгнул он к какой-то проходившей мимо крестьянке, тоже закутанной в черное с головы до пят.— Ты вдовица, небось?!
— Нет,— удивленно откликнулась та.
— Тогда почто точно плакальщица вырядилась?!
— Так в церковь иду...
— Ты кого там хоронить собралась?! Ась?! Что молчишь? Отвечай! Уж не Воскресшего и Пасхального, часом?!
