Джеймс Купер - Осада Бостона, или Лайонел Линкольн
Хотела она того или нет, но молодой человек расслышал все, от первого слова до последнего, и тень печали омрачила и без того сумрачное его чело. Однако он спросил только:
— Я вижу, вы знаете меня и мою семью?
— Я присутствовала при вашем рождении, сударь, и до чего же радостный был день!.. Однако госпожа Лечмир с нетерпением ожидает вестей. Мой бедный сыночек без промедления проводит вас к ней, и вы услышите от нее все, что вам надлежит знать… Джэб! Ну же, Джэб, чего ты забился в угол! Бери шапку и проводи молодого господина на Тремонт-стрит. Ты же любишь ходить к госпоже Лечмир, сынок, не так ли?
— Джэб сам, по доброй воле, ни за что не пошел бы туда, — насупившись, пробормотал дурачок. — И, если бы Нэб тоже не знала дороги туда, меньше было бы на ее душе греха.
— Да как ты смеешь, змееныш этакий! — воскликнула его разгневанная мать и, схватив кочергу, яростно занесла ее над головой своего упрямого отпрыска.
— Женщина, уймись! — раздался голос за ее спиной.
Смертоносное орудие выпало из ослабевшей руки мегеры, и желтое, морщинистое лицо ее побелело, как саван.
Минуту она стояла неподвижно, словно пригвожденная к месту какой-то сверхъестественной силой, затем, собравшись с духом, пролепетала:
— Кто это говорит со мной?
— Это я, — отвечал незнакомец, переступив через темный порог и появляясь перед женщиной в тусклом свете свечи. — Я тот, кто прошел необозримо длинный путь и знает, что господь заповедал нам любить детей наших так же, как он любит нас, детей своих.
Женщина затрепетала — казалось, она вот-вот лишится чувств. Она упала на стул, взгляд ее перебегал с одного посетителя на другого: она пыталась что-то сказать, но не произносила ни слова, словно утратив дар речи. Джэб тем временем нерешительно приблизился к незнакомцу и, заглядывая ему в лицо, жалобно произнес:
— Не нужно обижать старую Нэб… Прочитайте ей лучше добрые слова, что написаны в библии, и она больше никогда не станет бить Джэба кочергой. Верно, маменька? Вон, видите, она прикрыла свою чашку полотенцем, когда вы пришли! Госпожа Лечмир дает ей, это зелье — чай, и Нэб теперь никогда не бывает так добра к Джэбу, как Джэб был бы добр к своей маменьке, если бы его маменька была, как он, слабоумной, а Джэб был бы такой старый, как его маменька.
Незнакомец пристально вгляделся в подвижное лицо дурачка, столь трогательно вступившегося за мать, а когда тот умолк, сострадательно погладил его по голове и сказал:
— Бедное, лишенное разума дитя! Господь не дал тебе одного из самых драгоценных своих даров, но дух господень витает над тобой, ибо ты чувствуешь доброту там, где видна лишь суровость, и различаешь добро и зло. А тебе, юноша, разве не ясно, что отсюда явствует, какая пропасть лежит между выполнением долга по принуждению и по доброй воле?
Не выдержав устремленного на него горящего взгляда незнакомца, молодой офицер отвел глаза; после непродолжительного, но неловкого молчания он обратился к женщине, которая успела уже несколько оправиться, и выразил готовность продолжать свой путь. Почтенная матрона, собравшись с силами, медленно выпрямилась на стуле и, ни на секунду не отрывая взгляда от незнакомца, дрожащим голосом приказала своему сыну показать дорогу на Тремонт-стрит. Долгий опыт научил ее, как видно, справляться с сыном, когда он заупрямится, а на сей раз волнение сделало ее тон таким грозным, что Джэб беспрекословно встал и приготовился выполнить приказ. Все испытывали некоторое замешательство, и молодой офицер уже намеревался покинуть комнату, ограничившись безмолвным, хотя и учтивым поклоном, но незнакомец продолжал неподвижно стоять в дверях, преграждая ему путь.
— Прошу вас, пойдемте, сударь, — сказал молодой офицер. — Время позднее, и вам тоже, вероятно, потребуется провожатый до вашего дома.
— Мне улицы Бостона хорошо знакомы, — возразил старик. — Как отец смотрит на своего возмужавшего сына, так смотрел я сегодня на этот разросшийся город, и любовь моя к нему равна отцовской любви. Для меня довольно того, что я енота вернулся сюда, в этот город, который ценит свободу превыше всего, а под какой крышей приклоню я голову, не имеет значения, и этот приют ничуть не хуже всякого другого.
— Этот! — воскликнул офицер, окидывая взглядом убогое жилище. — Да ведь в этом помещении вы найдете еще меньше удобств, чем на корабле, который мы только что покинули!
— Мне он подходит, — ответил незнакомец, хладнокровно усаживаясь на стул и с решительным видом кладя возле себя узелок. — Ступайте в ваш дворец на Тремонт-стрит. Я сам позабочусь о том, чтобы мы с вами свиделись снова.
Молодой офицер успел уже достаточно хорошо изучить нрав своего спутника и не стал возражать. Отвесив низкий поклон, он покинул каморку, оставив старика, в задумчивости склонившегося головой на свою трость, и пораженную хозяйку, с изумлением и страхом взиравшую на незваного гостя.
Глава 3
Над чашками клубится пар душистый,
В них льется чай струею золотистой.
Ласкает сладостный напиток сей
И обоняние и вкус гостей.
Александр ПопПамятуя многократно повторенные увещевания матери, Джэб на сей раз твердо выбрал прямой путь. Как только молодой офицер вышел из пакгауза, дурачок повел его через мост, потом направился вдоль залива и свернул на широкую, застроенную солидными зданиями улицу, которая вела от главной пристани к богатым кварталам города. Свернув на эту улицу, Джэб сосредоточенно продолжал шагать вперед, как вдруг внимание его было привлечено шумом пирушки, доносившимся из окон дома, расположенного на противоположной стороне, и он остановился.
— Ты помнишь, что говорила тебе мать? — сказал офицер. — Что ты уставился на этот кабак?
— Это же английская кофейня! — отвечал Джэб, покачивая головой. — Еще бы, это же каждому понятно — ишь, какой шум поднимают они в субботнюю ночь! Слышите? Там сейчас полным-полно офицеров лорда Бьюта.
Вон они торчат в окнах в своих красных мундирах! Ну сущие черти! А небось завтра, когда колокол на Южной церкви позовет к молитве, ни один из них, из этих грешников, не вспомнит своего создателя!
— Ну, довольно, бездельник! — воскликнул офицер. — Тотчас отведи меня на Тремонт-стрит или ступай своей дорогой, а я поищу себе другого провожатого!
Дурачок глянул исподлобья на разгневанное лицо офицера, повернулся и побрел дальше, бормоча достаточно громко, чтобы тот мог его услышать:
— Уж кто вырос в Бостоне, тот знает, как нужно блюсти субботний вечер. Тот не бостонец, кто не любит бостонских обычаев.