Иван Дроздов - Покоренный "атаман"
— Эмблема, — поясняет Леон смысл картины. — Нечто вроде семейного герба. Одним словом, книжный знак.
Борис Ильич листает страницы, покачивает головой, напевает:
Где копченки ноги мыли,
Там шахтеры воду пили…
В юности Борис Ильич трудился на шахте крепильщиком. Старые горняки называли «копченками» женщин, работающих на откатке, сортировке или отвале горной породы — закопченных, запорошенных угольной пылью.
Каиров работал под землей два года, но шахтерские песни, прибаутки, побасенки крепко запали ему в душу. Борис Ильич сыпал ими, дивя своих коллег знанием шахтерского быта.
Он имел обыкновение на работе, сидя за столом напевать старые шахтерские песенки:
Все гудочки прогудели,
Парамона черти съели.
Весеннее солнце затопило светом кабинет ученого. Утренний ветерок парусом вздувал оконные шторы, обвевал высокое, как у судьи, кресло, щекотал ноздри. Время от времени Каиров откидывался на спинку кресла, долго, с наслаждением жмурился. Хорош у него заместитель, Леон Папиашвили. Всегда с какой–то новинкой, живинкой. Один его внешний вид доставляет эстетическую радость. Черный костюм и ослепительной белизны рубашка. Ручейком льется серый с крапинкой галстук. Все наполнено жизнью, вкусом, обаянием. Когда Борис Ильич украдкой, с тайной завистью смотрит на Папиашвили, ему вспоминается его собственная молодость.
Борис Ильич делит свою жизнь на два периода: на те годы, когда он боролся за место под луной — это было до сорока лет, — и то время, когда, достигнув положения в науке, пребывает, как говорится, в чинах и почете. Вторая часть короче первой, она составляет двенадцать лет, но именно в эти годы Каиров испытывает состояние, про которое можно сказать: «Что ж, человек заслужил…» Вот только в семейной жизни бог счастья ему не дал, но это уж статья особая.
— Самарин башковит. Талантище, черт бы его побрал, а, Леон? Что вы скажете?
Папиашвили взглянул на шефа удивленно: «При чем тут Самарин?» Впрочем, Леону не привыкать к чудачествам Каирова, его неожиданным ремаркам, шахтерским куплетам, посвистыванью. Сотрудники лаборатории называют это «размышлением вслух» и по обыкновению в такие минуты замолкают.
— Для вашей библиотеки старался, — говорит Леон.
Да, у Каирова большая библиотека. Пожалуй, тысячи три книг наберется. И каких!..
Борис Ильич представил, как на белых полях его книг закрасуется фамильный знак. Экслибрис!..
— Самарин будет руководителем группы.
— Борис Ильич! — развел руками Леон, — Зачем нам Самарин! Какой Самарин! Человек в институте учится, еще диплома не имеет, а вы говорите: руководитель!..
Папиашвили возражал взволнованно: А когда Леон волновался, он сильно нажимал на каждое слово, сдабривал речь горячим акцентом.
— Ничего, Леон, — говорил Каиров с загадочной хитринкой, продолжая рассматривать экслибрисы, — Чапаев тоже академий не кончал, а вон как беляков рубил.
— Чапаев был Чапаев! — распалялся Леон, видя, что шеф говорит серьезно. — Чапаев саблей махал да на коне скакал, а тут автоматика.
— Вы, Леон, тоже не сразу стали заместителем начальника лаборатории, — тянул Каиров, поворачивая на свет понравившийся рисунок. — А Самарин нужен нам, нужен. И вам, Леон, нужен, и мне. Составьте, Леон Георгиевич, отчетик о работе лаборатории. Включите туда приборчик АКУ. Слыхали про такой? Его сделал Самарин. А теперь он новую машину делает — посложнее и поважнее. И сделает! Как вы думаете, Леон, сделает, а? Непременно сделает. Он такой, этот Самарин.
Каиров запрокинул над креслом шевелюру черных красивых волос, лукаво подмигнул:
— Конечно, не без нашей помощи.
И протянул Леону книжку экслибрисов.
— А ну–ка, Леон, какой бы вы предложили для меня знак?
Папиашвили раскрыл страницу, на которой была нарисована обнаженная женщина, лежащая на ковре. В руках срамница держала две открытки с изображением остроносых кабальеро.
— Вы шутник, Леон, — сказал Каиров и сдержанно засмеялся. Он хотел тут же перевернуть страницу, но его пухлый короткий палец лишь загнул уголок листа.
— Хе, чертовка! — прищелкивал языком Борис Ильич, покачивая львиной головой. Такая птаха, Леон, по твоей части. Ты, мил друг, не вали с больной головы на здоровую. — Каиров ласково журил Папиашвили.
Леон сиял. Угодил шефу, развеселил, доставил ему минуту удовольствия. Разумеется, он шутя предлагал Каирову заманчивый экслибрис, но втайне подумывал: «Чем плохой значок?»
Не торопясь, нехотя Каиров перевернул страницу. Тут ему предстал экслибрис совсем иного плана: склоненная на кулак мужская голова. В пальцах зажата автоматическая ручка.
— Леон, гляди–ка, что скажешь?..
— Замечательный экслибрис! Мысль.
— А что ж, и верно. Значок подходящий.
Так был выбран экслибрис Каирова. Голова, склоненная в глубокой думе, — вполне почтенный значок! Как нельзя лучше отражает он сущность владельца библиотеки.
2
Каждый живет по–своему. Например, Каиров живет сложно и скучно. С точки зрения материальной у него все благополучно. Денег он получает много. Квартира его состоит из четырех комнат: трех больших и одной маленькой, для домашней работницы. Но домашней работницы у Каирова нет. Года два или три тому назад Борис Ильич предложил своей жене нанять работницу, но Мария Павловна равнодушно отнеслась к этому. Теперь же, когда Борис Ильич, по сути, не живет с женой, проблема домашней работницы и вовсе отпала. Мария Павловна редко бывает дома — все в театре и в театре. А когда возвращается домой, забивается в свою комнату — не показывается даже на кухне.
Каировы живут в высотном доме в центральном районе Степнянска. Раза два Мария Павловна предлагала поменять квартиру на две небольшие, и Борис Ильич обещал, но делать этого не хотел. Надеялся, что Мария переменится к нему и жизнь у них вновь наладится.
Сегодня воскресенье. Борис Ильич встал рано и сходил в магазин за сливками. Сливки он покупает каждый день. Каиров любит свежие сливки. И еще он любит капусту провансаль с сахаром. Ох, уж его медом не корми, а только дай капусту провансаль с сахаром! Разложил припасы на кухне на столе — так, чтобы видела Мария Павловна. При случае он пригласит ее с собой позавтракать. Но Маша не выходит. Она лежит у себя в комнате и читает записки французского врача Аллена Бомбара «За бортом по своей воле». Сегодня она не занята в дневном детском спектакле. Выдалось то редкое воскресенье, когда она до самого вечера свободна.
Не найдя ничего, чем бы можно было заняться, Борис Ильич решается зайти в комнату жены. Мария Павловна лежит на красной софе — она любит красное. У нее много красных косынок, шарфов, есть даже красный свитер. Если наденет черный плащ, шапочка будет красной. Поверх голубого свитера набросит шарф, похожий на пламя. Красный цвет зажигает искры в ее веселых темно–серых глазах. Мария знает это. Она даже чувствует, как «горят» ее глаза.
