Энтони Хоуп - Пленник замка Зенды
Лучшей резиденции герцог Стрелсау и пожелать не мог. Новый дворец был словно создан для пышных приемов и увеселений. Если же герцогу вдруг приходила охота побыть в одиночестве, достаточно было пересечь ров и удалиться в старый замок. После того как мост поднимали, герцог становился недосягаем. Ну, разве что кому-нибудь пришло бы в голову взять замок приступом. Однако осуществить это было не так-то просто: тут требовалось не меньше полка солдат, оснащенных артиллерией. Я от души порадовался за Черного Майкла: этот бедняга не добился трона и упустил принцессу, зато дворец у него был не хуже, чем у иного европейского короля.
Еще раз окинув взглядом герцогское жилище, я зашагал дальше и вскоре углубился в лес. Час с лишним я провел под сенью великолепных деревьев; ветви их густо переплелись, и высоко над моей головой образовался свод. Над ним светило яркое солнце, но его лучи лишь случайными бликами пробивались сквозь листву, и в лесу царил таинственный полумрак.
Давно уже я не видел такой красивой местности, и мне захотелось насладиться ею сполна. Я нашел поваленное дерево и уселся на землю, прислонившись к нему спиной. Затем я с удовольствием вытянул уже порядком уставшие ноги и закурил сигарету. Я курил и наслаждался зрелищем чудесного леса. Как раз к тому времени, как сигарета превратилась в пепел, я понял, что успел насытить душу красотой природы, и отдался во власть сладостного сна. Я совершенно забыл и про проезд, и про Стрелсау, и про то, что день уже на исходе… Да это и понятно: оказавшись перед ликом величественной природы, было бы просто кощунством предаваться столь мелочным мыслям.
Короче говоря, я спал в чаще леса, и мне снилось, будто я живу в замке Зенда, а жена моя — не кто иная, как принцесса Флавия. Целыми днями мы с возлюбленной моею супругой бродили по прекрасному лесу, не уставая восхищаться его красотами. Это был хороший сон, и я не имел бы ничего против, если бы он продлился как можно дольше. Но, увы, даже прекрасные сны эфемерны. Только я хотел поцеловать принцессу, как раздался грубый, пронзительный голос:
— Черт возьми! Если его побрить, его просто не отличишь от короля!
Переход был столь резким, что я еще не понял, на каком нахожусь свете. Я все еще продолжал считать себя королем, и мысль, что мне нужно зачем-то лишаться пышных усов и бородки, показалась мне просто смехотворной. Презрительно отмахнувшись от назойливого голоса, я собирался осуществить свое намерение в отношении принцессы, когда наконец вынужден был с досадой убедиться, что никакой принцессы не существует, да и я сам не король.
Я открыл глаза и обнаружил подле себя двух мужчин в охотничьих костюмах и с ружьями. Оба не сводили с меня глаз. Один был коренастый, с круглой головой, которую отличали от хорошо отлитой пули лишь оттопыренные уши да маленькие голубые глаза с красноватыми прожилками. Другой мужчина внешне являл полную противоположность первому. Смуглый, среднего роста, он был достаточно молод и явно обладал не только хорошими манерами, но и чувством собственного достоинства. В первом незнакомце я угадал старого вояку, во втором — аристократа, явно не чуждого светской жизни, хотя, несомненно, проведшего какое-то время на военной службе. Позже я выяснил, что первое впечатление не обмануло меня.
Старый вояка подошел ко мне и жестом призвал спутника сделать то же самое. Последовав его совету, тот приблизился ко мне вплотную и галантно приподнял шляпу.
Я не спеша поднялся с земли.
— И ростом они схожи, — пробормотал старший, когда я наконец встал на ноги. Затем он отдал мне честь и спросил:
— Могу я узнать ваше имя?
— Господа, — с улыбкой ответил я. — Сам интерес, который вы проявили к моей скромной персоне, вселяет в меня надежду, что вы первыми назовете свои имена.
Молодой человек вежливо склонил голову и, в свою очередь улыбнувшись, ответил:
— Извольте. Это — полковник Сапт, а я — Фриц фон Тарленхайм. Оба мы на службе у короля Руритании.
Я поклонился и, сдернув с головы шляпу, ответил:
— Меня зовут Рудольф Рассендилл. Я — путешественник из Англии. В прошлом я тоже провел два года на службе у ее величества королевы Британии.
— Значит, мы товарищи по оружию, — тут же откликнулся Тарленхайм и протянул мне руку.
Пока я с готовностью отвечал на его рукопожатие, полковник не переставая повторял:
— Рассендилл, Рассендилл…
Потом он резко хлопнул себя по лбу и, обратив ко мне сияющее от радости лицо, воскликнул:
— Боже мой! Так вы из Бэрлсдонов?
— Нынешний лорд Бэрлсдон — мой родной брат, — ответил я.
— Шевелюра выдает вас с головой, — со смехом объяснил он. — Вы ведь знаете эту историю, Фриц? — повернулся он к молодому офицеру.
Тот посмотрел на меня, и взгляд этот был столь ненавязчив и тактичен, что, окажись на моем месте даже Роза, она и то поняла бы, с каким деликатным человеком имеет дело.
Я поспешил успокоить его и самым что ни на есть безмятежным тоном ответил:
— Значит, у вас эта история тоже известна? А я-то думал, о ней знают только в Англии.
— Известна! — воскликнул полковник. — Да если вы хоть ненадолго задержитесь тут, даже самые недоверчивые люди поймут, что это чистейшая правда.
И тут я впервые ощутил некоторую неловкость. Знай я заранее, сколь явная печать лежит на моем облике, я, быть может, проявил бы большую осмотрительность и не поехал в Руританию. Но теперь жалеть было поздно.
Не успел я об этом подумать, как из-за кустов донесся звонкий голос:
— Фриц! Фриц! Куда вы запропастились?
— Это король, — вздрогнув от неожиданности, прошептал Тарленхайм.
Сапт усмехнулся.
Мгновение спустя на поляну выпрыгнул молодой человек. Стоило мне увидеть его, как я вскрикнул от изумления. Похоже, и я его не оставил равнодушным. Заметив меня, он ошеломленно попятился. Зрелище и впрямь было впечатляющее. Мы мало чем отличались друг от друга. Он был гладко выбрит — я носил бороду и усы. В его манерах ощущалось больше властности из-за высокого положения, к которому он привык с малых лет. И последнее — я был на какие-то полдюйма выше него. Из этого легко заключить, что, вздумай мы с королем поменяться ролями, никто не ощутил бы ровно никакого подвоха. Просто он превратился бы в Рудольфа Рассендилла, а я — в короля Руритании.
Какое-то время мы продолжали ошеломленно разглядывать друг друга, затем я несколько пришел в себя и, обнажив голову, поклоном приветствовал короля.
Видимо, моя предупредительность помогла ему обрести дар речи, и он не замедлил осведомиться, обращаясь сразу к полковнику и Фрицу:
— Кто этот человек?