Богуслав Суйковский - Листья коки
По долинам уже ползли тревожные слухи о том, что черный ягуар врывается в дома, что он похитил ребенка в семье рыбака над Чирой и что девушка, отправившаяся за смолистыми ветками карликовых кипарисов, бесследно исчезла в горах.
Большой зверь был полновластным хозяином обширного нагорья, где люди боялись показаться и откуда уже давно угнали свои стада. У ягуара не было здесь достойных соперников.
В горы случайно забредали оцелоты, или круглоухие кровожадные, словно ласка, маргаи, но, едва заметив громадную черную тень, они тотчас же убирались восвояси. Ягуар, поднимись он на задние лапы, оказался бы на две головы выше рослого мужчины.
Воздух, словно ему передалось спокойствие горных вершин, был абсолютно неподвижен, чист и, казалось, приобрел упругость. Звуки разносились далеко, а запахи утратили свою остроту.
Трава иру-ичу, любимое лакомство гуанако и вигоней, уже полегшая под солнцем, не шелестела; недвижимы были заросли низкого кустарника возле скалы, на которой лежал зверь. Даже въедливый, забивающий все остальные запах карликовых кипарисов, густо покрывавших плоскогорье, казался сегодня менее острым, и его словно прибило к земле. В сгущавшихся сумерках белели цветы огромных столбчатых кактусов.
Слабый звук, который мог уловить лишь слух владыки этих мест, донесся снизу, из извилистого, не очень глубокого ущелья, сбегавшего к главной долине. Словно по расщелине прошуршал маленький камешек или что-то мягкое прошлось по корням деревьев и по валунам. Потом долетел уже иной, более отчетливый и близкий звук: это хрустнул придавленный чьей-то тяжестью сухой стебель травы, зашуршали, словно тронутые порывом ветра, кусты. Но ветра не было. И вот наконец ягуар уловил запах, острый и отчетливый. Хвост хищника дернулся в змеином движении, забил по скале. Подобрались готовые к прыжку лапы, под шкурой напряглись стальные клубки мускулов. Обнажившись, блеснули огромные белые клыки. А глаза потухли, превратившись в еле заметные щели, — зверь словно боялся, что их блеск способен выдать его.
Ему знаком был этот чужой запах. С тех пор, когда ягуар был еще беспомощным котенком, он сохранил о нем смутное воспоминание, связанное с какой-то опасностью. То, что приближалось, было, вероятно, большим и грозным.
Но сегодня черный капак-тити не испытывал страха. Он давно уже не встречал не только более могучего противника, но и такого, который просто осмелился бы помериться с ним силами. Он властвовал над горами и долинами, над всем, что тут жило, дышало, и не только тут, но и повсюду. Любое живое существо могло быть для него только жертвой. Чужой запах уже не возбуждал памятного с детства страха, а вызывал страшную, всепоглощающую ярость. Наверное, только тогда, когда к самке, облюбованной черным ягуаром, осмеливался приблизиться другой самец, он приходил в подобное же исступление. Однако такие схватки были короткими, а исход их уже заранее предрешен…
Но сейчас какое-то инстинктивное чувство, голос предков или звериная мудрость заставили его застыть неподвижно. Он ждал, сжавшись, содрогаясь от возбуждения. Его глаза, глаза ночного охотника, владыки тьмы, видели все абсолютно ясно.
Там, где ущелье расширялось и посреди небольшой рощи бил родник, зашевелилось что-то черное. Какой-то зверь, темнее самой ночи, неторопливо двинулся к скале. И казалось, что его неторопливость — от ощущения собственного могущества. Незнакомый зверь словно чувствовал себя полным хозяином этих мест и совсем забыл о возможной опасности.
Хищник передвигался неуклюже, подминая под себя кустарник и травы. Громко сопя, он обнюхал гнездо, покинутое полевой мышью, лязгнул зубами, схватив слишком поздно пробудившуюся шиншиллу, потом выбрался на край ущелья и остановился над обрывом, глядя вдаль и нюхая воздух.
Это был большой, старый самец, любитель дичи, слишком ленивый для того, чтобы рыться в земле и отыскивать мелких грызунов. Подобно всем медведям, он отличался слабым зрением, зато обладал замечательным нюхом и с его помощью безошибочно определял, что происходило вокруг.
Медведь с удовольствием предвкушал возможную схватку. Хорошо бы неожиданно подкрасться к пугливому стаду травоядных и, дав выход своей чудовищной силе, схватить облюбованную жертву и рвануть зубами трепещущую в последних конвульсиях шею животного. И снова ощутить свою силу, утвердить свою власть над этим краем.
Откуда-то из долины долетел едва уловимый запах приближающихся вигоней и целиком завладел вниманием гигантского черного медведя.
Не слух, не обоняние, а скорее инстинкт заставили его быстро обернуться. Черное, упругое тело взметнулось с высокой скалы и, описав дугу и едва коснувшись земли, снова взвилось в смертоносном прыжке. Зеленые, теперь широко раскрытые глаза горели, а белые клыки угрожающе обнажились.
Прыжок ягуара был стремителен и бесшумен, как бросок копья, но и медведь не медлил. Поднявшись, ощерив клыки, он молниеносными ударами громадных передних лап отразил неожиданное нападение.
Два черных тела, одно — страшное своей стальной упругостью и гибкостью, другое — огромной силой и неодолимым упорством, схватившись не на жизнь, а на смерть, покатились в густеющем сумраке. Медведь зарычал было, но потом уже только посапывал; ягуар разъяренно фыркал. В тишине слышалось щелканье клыков, скрежет когтей. Потом раздался треск сучьев, загрохотали сдвинутые со своих мест валуны, которые лавиной устремились куда-то вниз. А густой сумрак ночи поднимался из ущелья, все дальше растекаясь по склону горы. Наконец и оба зверя покатились вниз, оттуда раздался лишь короткий слабый рык, сопение, хрип, и потом все стихло.
— Медведь! Великий господин, ведь это был медведь! — Синчи дрожал от волнения.
Все вскочили, возбужденные и потрясенные схваткой, за которой они наблюдали со скалы. Первым опомнился Кахид.
— Да, ты говорил правду. Это был медведь, достойный копья самого сапа-инки. Жаль, что этот зверь погиб. Он мог бы великолепно завершить охоту.
— Великий господин, ты думаешь, что…
— Конечно. От него и от ягуара только мокрое место осталось. Они сорвались со скалы и рухнули в пропасть.
— Ягуар… — теперь Синчи уже пришел в себя, и ему вспомнились местные легенды. — А может, это был могучий дух, уака? Так поговаривают люди.
— Молчи! О таких вещах позволительно говорить только жрецам, — оборвал его ловчий. Но сам он долго молча всматривался в мрак ущелья, туда, куда сорвались оба хищника.
Два громадных черных зверя — ягуар и медведь, — схватившиеся насмерть здесь, куда должен прибыть сам сын Солнца Уаскар, — это и в самом деле предзнаменование. Движения большой кошки, ягуара, были проворнее… Ну, конечно, теперь он понял. Он был столь же проворен, как Атауальпа. А этот медведь… могучий и неторопливый. Не он ли воплощение Уаскара?
