Бернард Корнуэлл - Еретик
На этот день сражение закончилось.
* * *Французская армия не перешла реку. Воины короля Филиппа перебили защитников Ньёле, но даже самые горячие головы понимали, что большего им не добиться. Англичан было слишком много. Тысячи лучников только и ждали, когда французы начнут переходить через реку, чтобы навязать им сражение; поэтому, бросив заваленные грудами мертвых тел траншеи, люди Филиппа ушли, и над пустынными холмами Сангата гулял только ветер. На следующий день потерявший надежду город Кале сдался. Первым побуждением короля Эдуарда было перебить всех жителей до последнего, поставить их в ряд надо рвом и обезглавить тощие тела, но лорды-советники отговорили его от расправы. Иначе в отместку точно так же поступят с любым городом, удерживаемым англичанами в Гаскони или Фландрии. Король нехотя согласился удовлетвориться шестью жизнями. Шестерых человек, исхудалых, со ввалившимися щеками, облаченных в рубище, с веревочными петлями на шеях, привели из города. То были виднейшие городские нотабли, богатые купцы или дворяне, то есть именно те, на ком лежала основная вина за упорное неповиновение города королю Эдуарду на протяжении целых одиннадцати месяцев. Они принесли на подушках ключи от городских ворот, положили их перед королем, после чего пали ниц перед помостом, на котором восседали король, королева и знатнейшие лорды Англии. Побежденные умоляли оставить им жизнь, но Эдуард, крайне раздраженный столь длительным непокорством, призвал палача. Его лорды, однако, вновь напомнили королю, что это значит напрашиваться на ответные меры, сама королева на коленях умоляла короля помиловать шестерых несчастных. Эдуард побурчал, дал им еще поваляться в пыли и помиловал.
Голодающим жителям доставили пищу, но никаких других милостей им оказано не было. Все должны были покинуть город с пустыми руками. Уходящих обыскивали, чтобы никто не припрятал на себе денег и драгоценностей. Пустой город с домами на восемь тысяч человек, складами, лавками, мастерскими, постоялыми дворами, а также стенами, рвами и башнями теперь принадлежал Англии.
— Врата Франции! — радовался граф Нортгемптон.
Сам он занял дом, принадлежавший ранее одному из тех шестерых посланцев, который теперь, как нищий, брел со своей семьей по дорогам Пикардии. То был роскошный каменный дом с видом на городской причал, возле которого теперь теснились английские суда.
— Мы заселим этот город добрыми англичанами, — сказал граф. — Хочешь жить здесь, Томас?
— Нет, сэр, — ответил лучник.
— Я тоже, — признался граф. — Свиной хлев посреди болота, вот что это такое. И все же он наш. Так чего же ты хочешь, молодой Томас?
Было утро, со сдачи города миновало три дня, и захваченное в Кале богатство распределялось среди победителей. Пожива графа оказалась даже богаче, чем он ожидал, ибо Томас привез из Бретани полный сундук золотых и серебряных монет, захваченный в лагере Шарля Блуа после битвы у Ла-Рош-Дерьена. Одна треть добычи Томаса составляла долю его лорда, а люди графа, подсчитав монеты, сразу же отделили треть его доли, причитавшуюся королю.
Томас рассказал графу, как он съездил по его поручению в Англию, чтобы порыться в прошлом своего отца, которое могло таить в себе указание на то, где надо искать Святой Грааль. Найти не удалось ничего, кроме написанной его отцом, хуктонским священником, книги. Она действительно была посвящена Граалю, однако отец Томаса был помешан на всяческих фантазиях и не отличал грез от действительности. Томас так и не узнал из книги ничего полезного, а потом, после того как его подвергла пыткам инквизиция, подлинник книги пришлось отдать в обмен на его жизнь и свободу. Правда, перед тем как отдать книгу доминиканцу, с нее сделали копию, которую теперь, в светлой просторной комнате новой графской резиденции, старательно изучал вдумчивый молодой английский священник.
— Коли вы спрашиваете, чего я хочу, милорд, — сказал Томас, — то я хотел бы стать предводителем лучников.
— Только куда их водить-то, — мрачно отозвался граф. — Скоро, глядишь, их и некуда будет вести, этих твоих лучников. Сейчас Эдуард толкует о наступлении на Париж, но оно не состоится. А чего следует ждать, Томас, так это заключения перемирия. Мы заключим договор, поклянемся в вечной дружбе и разъедемся по домам, точить мечи и ждать удобного случая.
Послышался шелест пергамента: священник открыл новую страницу. Отец Ральф писал на латыни, греческом, древнееврейском и французском, и священник, судя по всему, знал все эти языки. Читая, он время от времени делал пометки на отдельном листе пергамента.
На причале разгружали пиво: огромные бочки скатывались с грохотом — казалось, что гремит гром. Стяг короля Англии, леопарды и геральдическая лилия, реял над захваченной цитаделью выше французского знамени, вывешенного в насмешку в перевернутом виде. Двое спутников Томаса стояли на пороге, дожидаясь, когда граф их пригласит.
— Одному Богу ведомо, чем смогут заняться лучники в мирное время, — продолжил Нортгемптон. — Ну разве что сторожить крепостные стены. Ты этого хочешь?
— Это все, для чего я гожусь, милорд. Все, что я умею, — это стрелять из лука, — ответил Томас на нормандском диалекте французского языка, языке английской знати, которому его научил отец. — И теперь, милорд, у меня есть деньги.
Он имел в виду, что теперь может сам набрать людей, снарядить их и принять на графскую службу. Граф не понесет никаких расходов, но будет получать треть воинской добычи отряда. Именно таким образом и заработал себе имя простолюдин по рождению Уилл Скит. Нортгемптон любил таких людей, равно как и приносимую ими выгоду, а потому одобрительно кивнул.
— Дело хорошее, только вот куда ты их поведешь? Ненавижу перемирия!
— Король предпочел бы, чтобы Грааль был найден, — подал голос сидевший у окна молодой священник.
— Его зовут Джон Бэкингем. — Граф махнул рукой в сторону клирика. — Сейчас он присматривает за поступлением денег в казну государства. Этот малый верно служит королю, и я бьюсь об заклад, что ему не будет и тридцати, когда король сделает его архиепископом Кентерберийским.
— Это вряд ли, милорд, — скромно заметил священник.
— И конечно, король хочет, чтобы Грааль был найден, — заявил граф, — мы все хотим этого. Мне бы очень хотелось увидеть эту чертову штуковину в Вестминстерском аббатстве! Я хочу, чтобы король распроклятой Франции ползал на своих хреновых коленях и молился святыне, которая принадлежит англичанам! Я хочу, чтобы паломники со всего христианского мира приносили нам свое золото. Ради бога, Томас, существует эта чертова штуковина или нет? Была ли она у твоего отца или нет?
