Дарья Плещеева - Операция «Аврора»
— Вот и я о том же! Красиво получилось, ничего не скажешь. Не абы кого обчистил! Не дуру-барыню, не пьяного купчишку. По всей Хитровке, поди, шум пошел: Хлопоня-то каков! Одно плохо…
Кошко сделал паузу. И эта пауза была Хлопоне очень даже понятна.
— Лошок-то твой не простой… сам уже, наверно, знаешь? Знатно ты в Москву въехал, сразу себя показал, а теперь давай подумаем, что бы такого сделать, чтобы не вышло скандала с английским королем.
— А что тут сделаешь?..
— Вот и я говорю, только одно и можно сделать. Вся Хитровка, поди, судачит, как ты английского консула обшуровал. Ну и пусть ее судачит, так?
Если бы Хлопоня знал, что лох с постной мордой — английский консул, то и близко бы не подошел. Мало ли питерским поездом в вагонах первого класса приехало растяп? Но вышла промашка и, пока не начались неприятности, нужно ее исправлять.
Соврать Аркадию Францевичу, что-де я не я и лошадь не моя, он даже не попытался. Не имея доказательств, Кошко бы его не позвал.
— Мы, значит, лишнего шуму не хотим, — сказал Хлопоня. — Так чтобы тихо было — договоримся?
— Да уж, считай, договорились. Ты же понятливый. Как я получу шмиху, стукальцы и портсигарчик?[7]
— Пришлю с малым, куда будет сказано.
— Умен ты, Хлопонин. С твоей бы головой не по вокзалам промышлять… Ну, выпьем по такому случаю!
Графин с коньяком стоял ближе к вору, но взял его и плеснул в рюмки Аркадий Францевич.
— А что голова? — Хлопоня солидно взял свою. — С детства в ремесле…
— Знаю. Другого пути не было. А жаль. Сейчас ты, Хлопонин, дешево отделался, — Кошко тоже поднял рюмку. — Но ведь попадешься когда-нибудь так, что пух и перья полетят. И не будет поблизости добренького господина Кошко, чтобы выручить… Ты пей-то, пей!.. Бог весть, встретимся ли еще когда таким манером?
Хлопоня понял: его предупреждают. Если и случится следующая встреча, то в Гнездниковском, куда его приведут силком, и где сразу вспомнят все давние подвиги.
А ведь ему уже исполнилось сорок лет, другое ремесло осваивать поздно, молодые наступают на пятки. Да, в своей воровской иерархии он высоко забрался. Но привык к сытой жизни, спать привык в чистой постели, в тепле, и совершенно не хочется прятаться в ночлежках Хитровки, в «номере» под нарами, где вместо занавески — старая рогожа, а вместо перины — вшивое тряпье.
— Да как знать… — осторожно ответил он.
— Все от тебя зависит.
— Это мы понимаем…
— Вот копченого угорька попробуй.
Хлопоня услышал: «не договоримся — будешь ты вместо копченого угорька баланду хлебать».
Еще некоторое время они перебрасывались репликами, для стороннего наблюдателя — кулинарными. Кошко не спешил. Он знал, что вор высокого полета просто не может так, сходу, принять предложение о сотрудничестве, которое больше смахивает на ультиматум. Следовало поберечь Хлопонино самолюбие. Ну что же, это обойдется еще в четверть часа, ну, в полчаса. Такие переговоры и не могут быть стремительными.
На недомолвках, на взглядах, на вздохах и тонких намеках вели они беседу и договорились-таки, причем условия для Хлопони оказались необременительны — время от времени отвечать на прямо поставленные вопросы. С тем он и был отпущен восвояси, без всяких китайских церемоний, уточнив лишь, куда следует доставить имущество английского консула и узнав приметы (Кошко с особым ехидством описал часы, а насчет портсигара вышел даже маленький спор — Хлопоня утверждал, что он из позолоченного серебра, золотой бы больше весил).
В сущности, оба остались довольны переговорами. И Аркадий Францевич даже возблагодарил Господа, пославшего на Николаевский вокзал растяпу и лоха в лице английского консула. Хлопоня был для него ценным приобретением. И сам он был для Хлопони ценным приобретением. Конечно, особой искренности тут не жди. Но порой одно-единственное слово правды в сыскной работе — на вес золота.
— Любезный! — позвал кельнера Кошко. — А расстарайся-ка насчет жареного гуся. Выбери кусочек грудки. Вся Россия сейчас гусятиной объедается, а я рыжий, что ли?..
Глава 3
1913 год. Февраль. Санкт-ПетербургДень у Глеба Гусева не задался с самого начала. А все тетка, все — тетка, царствие ей небесное…
Тетка нашла самое неподходящее время, когда помирать: в мороз! Землю на кладбище хоть взрывай, гробокопатели ломят бешеную цену. Так и это еще полбеды, а беда — тетка строжайше завещала похоронить себя в Александро— Невской лавре. Место дорогое, лежать там почетно, и гробокопатели это отлично понимают.
Но и это еще не всё. Хоронить бездетную тетку пришлось племянникам, а племянники меж собой плохо ладят.
Это была родня по материнской линии и такая склочная, что батюшка Глеба, генерал-лейтенант Владимир Яковлевич Гусев, в свое время запретил супруге поддерживать с ними всякие сношения. Если бы батюшка знал, что Глеб по тайной просьбе матери ввязался в похоронные хлопоты, очень бы рассердился…
Глеб с вечера предупредил начальство, полковника Кухтерина, что в первую половину дня будет занят похоронами. Полковник осведомился, не нужна ли помощь.
— Благодарю, Михаил Семенович, не нужна, — сдуру ответил Глеб. А надо было сказать: пришлите за мной к кладбищенским воротам сани или автомобиль, чтобы по Невскому, да с ветерком, доставить меня на службу. Кухтерин бы не отказал — командировал того же Семушкина или хоть Бардзуна. На автомобиле от лавры до бастрыгинского особняка на Шестой линии меньше, чем за полчаса, долетишь. Но занятый спорами с кузенами Глеб не подумал, что изловить возле лавры да после похорон извозчика будет мудрено. Хотя они туда и съезжаются, но ведь ему придется едва ли не последним покидать могилку, доругиваясь с гробокопателями, и он рискует основательно застрять у кладбищенских ворот.
На деле же все оказалось еще хуже. Какому-то чиновному старцу приспичило помирать и хорониться в то же время. Провожать его явилась целая дивизия подчиненных. Эти-то лизоблюды, вырвавшись с кладбища первыми, и разобрали всех извозчиков. А новые «лихачи» не подоспели.
Глеб, очень недовольный, добрел до Староневского проспекта, и тут удача вроде улыбнулась. Подкатил не просто извозчик, а знакомец. Глеб даже помнил, что его зовут Лукьяном.
Лукьян был «лихач» и только-только выехал на поиски хорошего ездока. Брал он дорого, но и возил скоро, а вид имел такой, что залюбуешься. У «лихачей» свято соблюдалась старинная мода — огромный кафтан «на фантах», то бишь с двумя сборками сзади, подбитый пенькой или ватой, чтобы мягче сиделось, и высоко подпоясанный дорогим кушаком, сверху — барашковая шапка особого вида. Такой герой, если посмотреть сзади, был сильно похож на не в меру задастую бабу.