Майкл Гир - Люди Волка
— Столько лет, — прошептал он, — я был одинок. Зачем ты взяла всех, кого я любил? Великая Тайна Вверху, что тебе от меня надо?
Ответом ему был лишь нескончаемый свист ветра. Ледяной Огонь вслушивался в него, надеясь разобрать хотя бы случайный человеческий голос, вглядывался в снежное марево, мечтая увидеть хоть что-то живое на этой нескончаемой ледяной равнине. Должен же когда-нибудь закончиться этот ужасный год!
Он шевельнулся; в спину ему врезался острый край камня. Теперь он глядел на север. Мучительная тревога не проходила. Когда это было? Почти двадцать зим прошло с тех пор, как он впервые пошел туда, повинуясь зову. Ныне он вновь слышал какой-то голос, но теперь он звал его на юг, звал беспрерывно, обрекая на бессонницу, как этой ночью. Он занял все его мысли; повинуясь этому зову, Ледяной Огонь покинул построенные из мамонтовой кожи хижины Рода Белого Бивня, ушел в горы, а теперь сидел и глядел во тьму и сам не понимал, чего ждет.
Там, на юге, был Враг. Враг, чьи земли они сейчас завоевывали. Враг, который никогда не сопротивлялся, а оставлял все свое имущество и уходил все дальше на юг. Ледяной Огонь хмыкнул. Что за честь воинам в таких победах? Как вообще сумел Род Белого Бивня заслужить Священную Белую Шкуру — знак любви и покровительства духов — в былых войнах с другими племенами далеко на западе?
— Надо заставить этих трусов сразиться с нами!
Ледяной Огонь потер нос обледенелой рукавицей и задрал голову, опять глядя на небо. Ничего ценнее Шкуры не было у Мамонтового Народа. Давно она досталась им — искусно выделанная шкура белого мамонтенка. На шкуре этой, вокруг центральной точки, символизирующей сердце, нанесены были картины, обозначающие историю всех племен, и тайный смысл сторон света, и все пути земли, и воздуха, и вод, и солнечных лучей, и тьмы. Изображено все это было кровью свежеубитого мамонта. Лишись Народ Шкуры, сразу начался бы голод: Мамонт больше не услышал бы их. Они бы сгинули без следа, как пушинка, выпавшая из гусиного оперения.
Ледяной Огонь почувствовал усталость и позволил себе расслабиться. Ему было тепло под меховой паркой, и он чувствовал бы себя вполне довольным жизнью, если бы не судороги, сводящие его старые колени, да не этот угловатый камень, упирающийся в спину.
И, как всегда в одинокие ночи, ему припомнилась та женщина на берегу. Какая красавица! Тогда он ни мгновения не сомневался: именно она позвала его в это пустынное место — часть его видения, мучительного Сна, оставшегося после смерти его жены. Может, и впрямь она. В этом видении она отдалась ему, звала его полюбить ее, обрести мир в ее объятиях. А потом вмешался Соглядатай, и все изменилось. Видение исчезло — и он остался, охваченный ужасом перед тем, что совершил. Сила пропала даром. Будущее и прошлое разошлись. То, что могло стать добром, обернулось ужасом. Соглядатай был там, его присутствие было таким внятным, как голод, иди жажда… или боль.
Он убежал, не в силах выдержать того, что совершил над женщиной, которую хотел полюбить. Охваченный яростью, он убежал в горы, требуя ответа у Великой Тайны, вызывая Соглядатая на бой, — но тщетно.
— Я только твое орудие, — шептал он небу. — Почему ты так поступила со мной, Великая Тайна? Зачем я тебе, ведь я всего лишь человек? За что ты прокляла меня? Зачем ты оставила меня бездетным — ведь я так мечтал о сыновьях?
Он закрыл глаза и покачал головой. Ветер баюкал его, снег оседал в складках его парки, дыхание застывало инеем на отороченном мехом капюшоне.
Новые земли тянули к себе все сильнее, и он, усталый, истощенный, покорился этому зову. Его душу относило к югу, все дальше к югу. Как дым от зеленоватого мерцающего огня, он плыл над землей, плыл и видел, слышал, чуял духи и призраки, поднимающиеся над горами, болотами и тундрой. Временами он чувствовал полную свободу, радостное облегчение, будто все оковы с него спали, все пути ему открыты.
А после перед ним вырос юноша — и преградил ему путь. Он стоял на каменистом холме, обутый в башмаки с подвязью, одетый так, как водится у Врагов, — в плаще из шкуры Белого Медведя. У юноши были сверкающие глаза Сновидца.
— Прочь с дороги, парень, — приказал ему Ледяной Огонь. — Это путь Рода Белого Бивня.
— Что ты здесь ищешь?
— Знаю, что ищу. Путь моему народу. Сыновей, которых мог бы родить. Юноша вскинул голову:
— У тебя уже есть сыновья. Ты нашел то, что искал, — если признаешь это. Твои сыновья — вот зачем ты пришел сюда. Какого из них выберешь? Свет или Тьму? — Он поднял руку.
В облаках возник образ прекрасной женщины, с волосами, развевающимися на ветру.
— Она — Свет, — сказал рослый юноша. — Выбери ее, и ты вместе со своим народом пройдешь этой дорогой.
Он поднял руку, подул на свою ладонь, и из нее поднялась радуга. Она обогнула все небо, и рядом с ней померкло даже великое сборище звезд, зажженных в северном небе Великой Тайной. А потом в небе показалось темное облако. Юноша указал на него:
— Выбери Тьму, и вы все сгинете.
— Я сказал, прочь с дороги! Мы не оставим от вас мокрого места, несмотря на все ваше чародейство! — закричал Ледяной Огонь, чтобы скрыть свой страх. — Нам не по сердцу этакие Сны и вообще все это колдовство, которое у вас в обычае. Великая Тайна тому свидетель. Наши копья сильнее, чем ваши Сновидения… И ваши Соглядатаи. Не играй с нами, сын Врага. Мы разобьем твой народ, как сухие ивовые ветки.
Юноша улыбнулся:
— Так вот чего ты хочешь? Уничтожить нас? Это твой выбор?
— Нет, — прошептал Ледяной Огонь, чувствуя, как по спине его ползут мурашки. — Я ищу моих сыновей, надежду моего народа, достояние Священной Шкуры.
— А что бы ты дал за это? — Глаза юноши сверкнули так, будто внутри его головы горело пламя. Ледяной Огонь вздохнул:
— Я? Да что угодно…
— Дай мне одного своего сына. А я отдам тебе другого. Сын за сына. Победа — за поражение. Жизнь — за смерть.
— Но я…
— Ты согласен? Ты выбрал, что достанется тебе, а что мне?
Ледяной Огонь растерянно открыл рот и безвольно пролепетал:
— Ну если… я бы…
— Быть по сему. — И юноша повернулся, задрожал, упал на четвереньки. Его руки и ноги все множились, пока он не обернулся огромным красным пауком. Он побежал вверх по радуге и, добравшись до верхушки, стал прясть паутину из ее цветов. Под конец паутина оплела все небо, вобрав в себя звезды.
Ледяной Огонь проснулся, щурясь во мраке. Пурга все еще пряла свое бесконечное кружево. Он потянулся, поправил затекшую ногу. Ворча, он встал. Онемевшее тело плохо повиновалось ему.
Подняв глаза, он увидел в небе тень паука. Он все еще нависал над ним. Он смотрел и ждал.
— Быть по сему, — прошептал он, все еще во власти видения. Боль сжала его сердце. — Сын за сына? — Рот его вновь искривился в горькой гримасе. — Начать с того, что у меня вовсе нет сыновей. Великая Тайна… Ты опять играешь со мной, как дитя с игрушкой? Ты швыряешь меня, как рыбью кость? Знал ли другой человек подобное горе?
