Андрей Величко - Канцлер империи
Ага, подумал я, кто же это у нас там такой норвежский в Поднебесной завелся? Е-мое, да небось отец китайского народа Сунь Ятсен! Блин, этот сможет, если захочет. А уж когда ему денег подкинут и оружия…
– Давайте договоримся так, – предложил я. – Для подготовки вашего глубокого оздоровления нужно время, не менее полугода. Так что я начинаю готовиться, а вы обращайте внимание на любую мелочь, имеющую отношение к Китаю и вокруг… Только осторожнее. Надеюсь, вы понимаете, что стоит тем людям заподозрить вас в двойной игре – и вы покойник?
– Понимаю, – кивнул Эдик, – временами я даже завидовал тому, как у вас поставлена охрана первых лиц государства.
– Кстати, а вам-то что мешает организовать нечто подобное? – предложил я.
– Деньги. Вопреки расхожему мнению права короля у нас весьма широки, он может объявлять войну, распускать парламент, назначать премьера, причем хоть последнего босяка с улицы… Но вот деньгами он не распоряжается.
– А право помилования у него есть? – поинтересовался я.
– Да, конечно.
– А по частоте оно ограничено? Ну например, сколько раз в день вы его можете объявлять?
– Не знаю, – задумался Эдик, – вроде ограничений нет… Но к чему это?
– А вот представьте себе картину. Не хочет какая-то сволочь давать денег своему законному сюзерену! К ней приходят верные офицеры короля, числом десятка два, и вешают сволочь на люстре в ее же, сволочи, кабинете. Потом бегом бегут к судье, мгновенно во всем признаются, отказываются от суда присяжных и адвоката. Судья быстренько прописывает им веревку, а потом лезет в стол и достает оттуда ваше помилование. Офицеры жмут ему руку и отправляются к следующей сволочи… Это я, конечно, утрирую, но если вы хотите иметь действительно надежную охрану, то подсудна она должна быть только вам.
После завтрака Эдик отплыл в свою Англию.
А через десять дней секретарь открыл передо мной дверь одного из кабинетов северного, то есть правительственного, крыла Зимнего дворца.
– Разрешите, Иосиф Виссарионович? – спросил я, заходя.
Хозяин кабинета отложил бумаги, которые изучал до моего прихода, взял трубку и, кивнув мне «да, пожалуйста», начал ее набивать.
Я сел напротив него и поинтересовался:
– Последнюю работу Владимира Ильича вы уже читали?
– Читаю, – Сталин показал трубкой на лежащие перед ним бумаги, – а к вам, значит, она попала раньше, чем ко мне?
– Разумеется, Гатчина же почти на тридцать километров ближе к Женеве, чем Зимний.
То, что статья написана по моим тезисам, которые я, в свою очередь, надыбал в ленинских же работах, но только более позднего периода, я уточнять не стал.
– И что вас в ней так заинтересовало? – прищурился генеральный комиссар по делам национальностей.
– Сама идея о том, что пролетарская революция в настоящее время может произойти не в самой промышленно развитой империалистической стране, а в той, которая благодаря пережиткам феодализма является слабым звеном в цепи, – пояснил я.
– Но в статье еще указывается, что необходимым условием для революции становится и неспособность верхов править по-старому. Ленин определил это как «импотентность власти». Из чего я делаю вывод, что вы имеете в виду не Россию, так как тут вашими стараниями, которые я, кстати, далеко не все одобряю, власть последнее время… Чуть пошевелишься, тут же в позу поставит, какая уж тут импотентность.
– Ну это вы мне льстите, до такой благостной картины еще далеко, так что давайте продолжим разбор статьи. Дальше там идет тезис о поэтапности революции в таких условиях: то есть сначала буржуазная в союзе с буржуазией и всем крестьянством, а затем пролетарская – против буржуазии в союзе с беднейшим крестьянством. Так?
– Так, – кивнул Сталин. – Тут есть хорошая аналогия с двумя кучами мусора, которые лучше вывозить по очереди.
– В данный момент партия ведет большую работу в Ирландии, – продолжил я, – но тамошние условия сильно осложняются религиозными проблемами, а также почти полным отсутствием пережитков феодализма. Так что, не прекращая работы в том направлении, не расширить ли ее еще на одну страну, обстановка в которой почти идеально соответствует теоретическим построениям Ильича? Я имею в виду Китай. Дело в том, что сейчас он находится на пороге буржуазной революции. Но ведь устраивать следующую за ней пролетарскую надо достаточно быстро, пока власть буржуазии не окрепла! Вам, как комиссару по национальностям, будет проще развернуть соответствующую работу. Думаю, на днях вы получите соответствующие указания от исполкома Коминтерна.
Сталин усмехнулся – к руководству этой организации он относился без малейшего пиетета.
– И вот вам еще записка от Лапшинской с собственноручной припиской Владимира Ильича, – продолжил я. – А от себя добавлю, что готов вам в этом всячески содействовать. Всячески – это значит без ограничений, имейте в виду.
Дальше мой путь лежал по диагонали через весь Зимний, то есть в малый императорский кабинет – в процессе законотворчества Гошу занесло малость не туда. Подождав минут пять, пока оттуда не вышел Столыпин, я вошел к доживающему свои последние дни самодержцу всероссийскому. Нет, помирать он вовсе не собирался, но с пятнадцатого мая вступала в силу конституция.
– Привет, – приподнялся он из-за стола, – ну, как там у тебя с товарищем Сталиным?
– Сплюнь, сглазишь, рано еще, – предложил я, – давай лучше про твое художественное творчество поговорим. Вот это – как понимать? – Я протянул ему проект его же указа о регламентации страхового дела в России.
Гоша посмотрел. Раздел «Страхование вкладов» был подчеркнут зеленым фломастером и снабжен многочисленными вопросительными знаками. Раздел же «Страхование сделок» был похерен.
Тут надо сделать небольшое отступление. Вообще-то в русском языке буква «херъ» стоит в одном ряду с такими заменителями всем известного понятия, как «хрен» и в какой-то мере «фиг». То есть посылать можно на любой из этих трех адресов, чай, посылаемый и сам догадается, что его послали на четвертый. Но глагол «похерить» стоит особняком. Попробуйте образовать аналогичное слово с корнями «фиг», «хрен» или даже с тем, что можно писать только на заборах и в интернете, а на бумаге нельзя. Фигушки! Нет такого слова. А все потому, что слово «похерить» насквозь цензурное и совершенно нормативное. Когда чиновник получал настолько бредовую бумагу, что у него даже не было слов для комментариев, он просто перечеркивал весь текст жирным косым крестом, то есть буквой «херъ».
Так вот, раздел «Страхование сделок» был мной похерен.
