Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц
Алатристе понес было к губам стакан, но на полдороге придержал руку.
— Людей убивать, я так понимаю? И в немалом количестве?
Дон Франсиско едва ли не весело прижмурил глаз:
— Правильно понимаете. А также — жечь, громить, крушить и рушить. Отряд, который решено отдать вам под начало, будет взаимодействовать с другими. И каждый получит свою особую задачу.
Капитан слегка кивнул, выпил и налил еще.
— И что за люди пойдут со мной?
— Ну, первого добровольца вы только что слышали. — Поэт заговорщически подмигнул мне. — С вами, говорит, хоть в преисподнюю.
— Отбирать буду я сам?
— Да это необязательно, друг мой… Но, насколько я вас знаю, вам будет уютней и спокойней, если возьмете нескольких старых товарищей. Я уже уведомил об этом. И вы можете составить небольшой списочек — если хотите, разумеется. Вояк, лично известных вам и пользующихся вашим доверием. Как водится, тяжелых на руку и таких, кто язык будет держать на привязи, даже когда самого привяжут к кобыле… Людей, знающих, что клинок — это сталь, а молчание — золото.
Мы с капитаном переглянулись. Танцоры мы были опытные и умелые и, что называется, скользить и без мыла умели.
— А если что пойдет не так? В Венеции нас, испанцев, и так-то терпеть не могут, а после этого дела едва ли полюбят сильней…
— Все будет хорошо.
— Ну да, ну да… И все же хотелось бы знать: предусмотрен ли выход, вернее, более или менее надежный путь отхода?
— Думаю, да.
— А ничего посущественней ваших дум, дон Франсиско, предложить не можете?
— Всем вертит и распоряжается губернатор Милана. Подробности — его дело.
Хотя лицо капитана оставалось непроницаемо-бесстрастным, изменившееся выражение глаз все же выдало его мысли: не губернатору Милана придется тесно общаться с разъяренными гражданами Венеции, о которой доподлинно известно, что там шпионы и иностранные лазутчики имеют обыкновение умирать молча, без приговора суда, без шума — а просто — были и нет, только их и видели. Поняв ход его мыслей, дон Франсиско постарался внести некое успокоение:
— Я никогда бы не втравил вас в это предприятие, если бы считал его гибельным.
Я-то в этом не сомневался, но капитан, судя по его виду, моей уверенности не разделял. Жизнь научила его, что своекорыстие, необходимость или слепая приверженность каким-то идеям вполне способны запорошить глаза даже самым верным и преданным. И люди — даже самые порядочные — в конце концов видят лишь то, что хотят видеть.
— И заплатят, вероятно?
Поэт перевел дух. Говорить о деньгах было не в пример легче.
— Заплатят?! Еще бы! Можете не сомневаться! Восемьдесят эскудо в месяц — командирам и полсотни — рядовым бойцам. Не говоря уж о том, какие лестные строки будут вписаны в ваши аттестаты. Особенно это касается Иньиго. По окончании дела он непременно будет зачислен в корпус королевских курьеров и принят ко двору. Сама королева его отрекомендует.
Я видел, как при упоминании послужного списка у Алатристе встопорщился ус. Мой бывший хозяин предостаточно навидался, как мертвым грузом, ненужным бумажным хламом лежат они в сундучках отставных солдат, как трясут ими на папертях всей Испании бездомные, увечные воины. Однако же для меня, юнца годами, пусть и повидавшего всякие виды на своем очень недолгом веку и вдосталь повоевавшего, слова эти прозвучали совсем иначе. И приятно пощекотали мое самолюбие.
— Вы говорили обо мне с ее величеством? — с замиранием сердца спросил я.
— Разумеется, говорил. Если я в фаворе, не понимаю, отчего бы не распространить его и на моих друзей. Твоя давняя история с инквизицией и твои подвиги во Фландрии тронули сердце беарнезки[6]… Да, кстати. Раз уж я упомянул о сердце… У меня для тебя новости.
Он сделал паузу и улыбнулся — того и другого вполне хватило, чтобы у меня перехватило дыхание. Я уже довольно давно не получал писем из Новой Испании.
— Ходят слухи, что Луис де Алькесар сможет вернуть себе расположение короля. Он, судя по всему, сказочно разбогател на серебряных рудниках в Таско[7], а теперь, как человек ловкий и умелый, набивает мошну всякому, кто может пригодиться ему в Мадриде, включая и самого государя. Передают за верное, что Филипп, как всегда отчаянно нуждающийся в деньгах, намерен вернуть его из ссылки. Доброхотное даяние умягчает наказание.
Дон Франсиско снова замолчал, и на этот раз — молчал дольше, а потом улыбнулся ласково и чрезвычайно многозначительно:
— Так что в скором времени следует ожидать возвращения в Мадрид Алькесара и его племянницы, которую, без сомнения, вновь возьмут ко двору.
В мои года вроде бы уже не подобало вспыхивать зарей, да и жизнь моя, прежняя и нынешняя, отучила краснеть. Тем не менее я залился румянцем. И краем глаза заметил, что капитан Алатристе смотрит на меня с прежней невозмутимостью. «Фамилия Алькесар навлекает на нас несчастья», — сказал он мне однажды, по обыкновению спокойным и безразличным тоном, когда слова, казалось, приходят из дальней дали. И был прав. Из-за моей сумасшедшей любви к Анхелике мы с капитаном не раз оказывались на волосок от плахи или петли. И ни он, ни я этого не позабыли.
— И будет очень и очень недурно, — продолжал Кеведо, — если свежеиспеченный королевский курьер вступит в новую полосу своей жизни не с пустым карманом. Фрейлины ее величества — уж ты мне поверь — обходятся дорого.
И продекламировал с лукавым прищуром:
Купи ее любовь, скажу как другу.За побрякушки отдал Марс кольчугу,Меч променял на тряпки и конфеты.Коль в кошелек Юпитер превратится,То, чтобы дождь собрать весьма доходный,Охотно юбку задерет девица[8].
— И это, достопочтенные мои сеньоры, возвращает нас к Венеции… Вообразите, что один из самых, если не самый, богатых городов мира отдается на поток и разграбление. И как там можно будет озолотиться.
Капитан меж тем положил обе руки на стол, справа и слева от кувшина с вином, и глядел на поэта задумчиво. Этими самыми руками он убивает, сказал я себе. Эти самые руки его кормят.
— Почему я? — спросил он.
Кеведо сделал неопределенное движение и взглянул вниз, по направлению к дворцу вице-короля. Как будто ответ крылся именно там.
— Я не могу сейчас раскрывать вам замысел во всех подробностях. Но повторяю: для исполнения той его части, что касается вас непосредственно, нужен человек с крепкой умелой рукой и в высшей степени надежный. Перебирая с графом-герцогом имена, мы разом, будто озарение нашло, назвали вас. Оливарес не позабыл вашего участия в той эскориальской истории. И того обещания, что вы дали ему в моем присутствии на аллее Прадо. Помните? Когда просили помочь Иньиго, схваченного инквизицией. «Он передо мной в долгу», — сказал Оливарес с этой памятной вам, должно быть, свирепой ухмылкой, пресекающей возражения… И — я здесь. И вы тоже.