Георг Борн - Дон Карлос. Том 2
— Этого он не осмелится сделать, — воскликнул великий инквизитор, — он, который вырос и был воспитан в монастыре!
— Но, почтенный брат, предположим, что он осмелится, в чем я твердо убежден, и что тогда? Мы должны помнить, что если только он решится прибегнуть к светским законам, они оправдают его выход из монастыря и за наши преследования мы можем дорого поплатиться.
— Я бы согласился с тобой, почтенный брат, оставить это дело без внимания и не преследовать отщепенца, если бы патер Антонио не был наследником огромного состояния, которое, став собственностью монастыря, значительно усилит власть ордена! Можем ли мы допустить, чтобы наш орден лишился этих богатств?
— А разве мы не лишимся их, если ему удастся встать под защиту закона и, опираясь на него, выйти из монастыря? Нет, почтенные братья, единственное, что поможет нам удержать это наследство, которого мы так долго ожидаем, —это смерть Антонио, так как живым нам его не удержать в монастыре, а если он умрет теперь же, то наследником его как члена ордена будет монастырь Святой Марии. Он должен умереть! Только так мы сможем удержать богатства, которые он должен наследовать, и остановить заразу, которую может распространить поданный им пример.
— Пусть решится этот вопрос баллотированием, — сказал великий инквизитор с мрачным выражением лица. — Во всяком случае, завтра я отдаю строгое распоряжение везде разыскивать патера и, в зависимости от того, как мы сейчас решим, либо привести его в монастырь, либо убить!
Бонифацио, схватив черную урну и накрыв ее платком, подошел с нею сначала к Доминго, который, вынув из-под своей широкой одежды шар, бросил его в урну, затем Бонифацио подошел к Амброзио и, когда тот положил в нее свой шар, бросил туда же свой и подал урну великому инквизитору.
— Выложи на стол шары, почтенный брат, — сказал Доминго.
Приказание было исполнено, и на столе оказалось три черных шара.
— Итак, мы единогласно приговорили Антонио к смерти, да будет так, — заметил великий инквизитор.
XXV. Бел ита
После выхода войск из Мадрида новое правительство продолжало формировать очередные полки, так как во всех провинциях необходимо было содержать гарнизоны для борьбы с беспорядками.
Очевидно было, что карлистским войскам готовился серьезный отпор, что правительство, усиливая армию и назначая главнокомандующим маршала Конхо, затевало войну нешуточную.
Пора действительно было принять решительные меры против бесчинствующих шаек дона Карлоса, так как северные провинции, разоряемые и опустошаемые, не видя никакой помощи от правительства, одна за другой стали переходить на сторону дона Карлоса. Другого выхода им и не оставалось. Недаром пословица с давних пор гласит: «С волками жить — по-волчьи выть».
После выступления главного корпуса было послано еще несколько вновь сформированных отрядов для его подкрепления, и, хотя набор шел медленно, в случае необходимости правительство могло располагать новыми силами и посылать на север новые подкрепления.
В то самое время, когда в Мадриде шли эти важные военные приготовления, Белита продолжала ходить на свою цветочную фабрику и усердно там трудиться. Но и тут скоро пришлось ей перенести тяжелый удар из-за своего прошлого. Она заметила, что остальные работницы затеяли против нее что-то недоброе. Перешептываясь между собой, они то насмешливо, то враждебно посматривали на нее и наконец стали не стесняясь говорить о ее прошлом такие горькие вещи, что у нее надрывалось сердце, в результате пребывание на фабрике и сам труд становились теперь для нее уже не утешением, а тягостным испытанием, хотя внешне она оставалась спокойной и не показывала вида, что слышит их обидные замечания, продолжая по-прежнему усердно работать. Ее спокойствие еще больше выводило из себя ее обидчиц, и они заговорили громче, не жалея оскорбительных слов, из которых Белита поняла, что по какой-то случайности одна из работниц узнала о ее прошлом и рассказала об этом остальным.
— Очень приятно сидеть рядом с женщинами, — сказала громко одна из девушек, — которые корчат из себя сперва знатных дам на балах герцогини, а когда осрамятся до того, что не смеют уже открыто показываться на улицах, тогда для вида надевают бедное платье и хватаются за работу, бросая тень на нас, действительно честных и трудолюбивых девушек!
— Ну, недолго они тут продержатся, — заметила другая, — не бойся, долго работой не проживут, соскучатся!
— Пускай другие работают в обществе таких беспутных, опозоренных женщин, если им не противно, а я не согласна, мне это не подходит! Увидят, что выходишь вместе с такими особами, так после и нам нигде прохода не будет, совестно будет на глаза людям показаться!
Белита все это слышала и молчала.
— Да ведь есть простое средство избавиться от таких товарок, — вмешалась четвертая, — заявим все, что не желаем работать в таком обществе, так и прогонят!
После этого все начали перешептываться между собой и, очевидно, приняли конкретное решение, так как ближе к вечеру несколько девушек отправились к хозяйке фабрики, ее ответ, по-видимому, их не удовлетворил: они вернулись с недовольными лицами и, когда вслед за ними в рабочую комнату пришла хозяйка и осталась там надолго, замолкли и за все это время не произнесли ни слова.
Белита страшно страдала, хотя и не показывала вида, что поняла в чем дело. Прошлое встало перед ней, как грозный призрак, она видела, что его невозможно загладить в глазах людей, что ее всегда будут встречать с презрением. Горе и без того надорвало ей сердце, а теперь она окончательно возненавидела жизнь. При мысли, что здесь, на фабрике, где она так долго находила если не радость, то, по крайней мере, спокойствие, ей нельзя больше оставаться, что и здесь она не найдет больше покоя, раз слухи о ее прошлом проникли сюда, ею овладело горькое отчаяние, она поняла, что всегда и повсюду будет слышать теперь проклятия, встречать презрение со стороны людей.
Но все, что происходило в ее душе, осталось тайной для всех, хотя у нее перехватывало дыхание, в глазах темнело и сердце замирало, как будто переставая биться.
С нетерпением ждала она конца рабочего дня, и когда желанная минута настала наконец и прочие работницы с насмешками и обидными словами в ее адрес удалились, Белита тоже встала со своего места с твердой решимостью не возвращаться больше на фабрику и теперь же отправиться к хозяйке за расчетом.
Нелегко ей было решиться пойти к этой женщине, которой тоже было известно теперь ее прошлое. «Но что же, — думала она, — я должна терпеть эти унижения, а заслужила это!» Никогда еще ее прошлое не представлялось ей столь унизительным, никогда еще она не чувствовала себя столь одинокой, покинутой и оскорбленной, как теперь, когда надежда искупить прошлое покинула ее! Комната эта, в которой она так долго находила мир и душевное спокойствие, в которой ей легче, чем где-нибудь, дышалось, казалась ей нестерпимо душной, она рвалась из нее, рвалась, чтоб никогда больше не возвращаться. Наконец она пошла к хозяйке. Бледная как смерть явилась она перед ней и прерывающимся от волнения голосом попросила выдать расчет. Хозяйка с участием протянула ей руку и начала уговаривать остаться, обещая оградить от оскорблений. Но Белита, поблагодарив ее за все, что та для нее делала, за ее участие, объяснила, что не в силах больше оставаться в ее мастерской.
