Андрей Степаненко - Великий мертвый
Жрец замешкался. Он не до конца понимал, что ему говорят.
— Отныне нет ни тотонака, ни мешиканца, — улыбнувшись еще горше, пояснил Мельчорехо. — Мы умрем вместе. И какая разница, что мы разной крови?
Жрец посуровел.
— Все, сынок. Иди. Мы вынесли решение.
— Глупцы, — всхлипнул Мельчорехо и вдруг сорвался на крик. — Уже год, как Уицилопочтли посылает вам знаки! Или вы не видели Громовых Тапиров?!
Жрецы смутились, а возле бесноватого чужака сразу начала собираться толпа.
— А может быть, вы не заметили Тепуско?! — хрипло кричал Мельчорехо. — Тепуско, кидающих круглые камни на десять полетов стрелы?!
Жрецы уже начали сердиться. А толпа все собиралась.
— Или вам так и не удалось увидеть ни одного бледного лицом посланца из преисподней?! — надрываясь, рыдал Мельчорехо.
Люди начали переглядываться. В чем-то чужак определенно был прав.
— Все знаки, что ваш Иерусалим падет!
Главный жрец растерялся; он не знал, что такое Иерусалим. Однако быстро взял себя в руки, посуровел и легонько толкнул бесноватого в грудь.
— Не пугай людей попусту. Иди к себе домой и стань там, кем хочешь, даже Человеком-Уицилопочтли. А здесь ты — чужак.
— Мы все умрем вместе, — всхлипывая, пробормотал Мельчорехо. — Поймите это. И не будет никакой разницы между тобой и мной.
Толпа взволнованно загомонила.
— Все! — махнул жезлом в виде змеи жрец. — Расходитесь. Видите же, что человек не в себе! Все-все… разойдитесь…
А люди все стояли и стояли.
* * *Братья и племянники Мотекусомы собрались на совет в считанные минуты после выхода отряда Кортеса из дворца.
— Надо штурмовать дворец! — горячо предложил племянник Мотекусомы — Куит-Лауак. — Отобрать высокородную Малиналли, а кастилан убить!
— Дворец нам не взять, — возразил один из братьев Мотекусомы. — Они закрылись изнутри, да и воинских сил там осталось много.
Молодежь заволновалась.
— А зачем нам дворец?! — вскричал юный Куа-Утемок. — Давайте нападем на самого Кортеса!
— А смысл? — уже с раздражением отозвались пожилые родственники. — Мотекусома прямо написал: не вмешиваться! Пусть кастилане сами перебьют друг друга.
Молодежь закипела.
— Кастилане могут и замириться! Это же одна стая! А Мотекусома — трус!
Теперь уже вскипели старцы.
— Мотекусома — Тлатоани! Придержи язык, щенок! Тебе до него, как до неба!
— И что теперь — ничего не делать?
Вожди снова сцепились. Все понимали, сколь уникальный шанс предоставили им боги, но никто не знал, как использовать этот шанс наилучшим образом. А ставки были нестерпимо высоки. И лишь в самом конце кто-то произнес главное — то, что боялись сказать остальные:
— Зачем мы с вами шумим? Все равно самим нам не справиться. Совет всего нашего рода собирать надо. Иначе «мертвецов» не одолеть.
Ближайшие родственники Мотекусомы понурились. Чуть ли не половина мешикских вождей уже успела породниться с Малинче-Кортесом-Кецаль-Коатлем, а кое-кто даже принял христианство, рассчитывая передать власть не по обычаю — племяннику или брату, а по более выгодному кастиланскому закону — сыну. А значит, жди раскола, — убедить их порвать родственные связи и напасть на собственного зятя — Кортеса было немыслимо. Да, и авторитет новой Сиу-Коатль, жены Кортеса — Малиналли значил очень даже много. Выходил порочный замкнутый круг, и всех их могла ждать судьба арестованного самыми близкими людьми Какама-цина.
— Нельзя нам ничего делать. Ни на Кортеса нападать, ни совет всего рода собирать, — нехотя подвел итог Куит-Лауак. — Сначала между собой следует согласие найти.
* * *Осознав, что из Вера Крус ему ответа уже не дождаться, Панфило де Нарваэс плюнул на оставшихся там парламентеров, да и на саму крепость и двинулся прямиком в Семпоалу. А, как только вошел, понял, что лучшего шанса судьба не предоставит уже никогда!
Серебристые в утреннем солнце стены провинциального по здешним понятиям городка сверкали так, как ни в одной столице Европы. А когда его солдаты — и бывшие крестьяне, и даже идальго — увидели, сколько прекрасной хлопковой ткани, драгоценных камней и ярких юных девушек сосредоточено во дворце местного князька, они буквально ошалели!
— Что вы делаете?! — кричал князек, пытаясь отстоять хотя бы дочерей. — Я тесть самого Колтеса! Вы не смеете!
— Кортес?! — улавливали в тарабарском языке единственное знакомое слово воины. — Хо-хо! Скоро твой Кортес будет болтаться в петле! Может быть, вместе с тобой!
И Нарваэс вовсе не собирался мешать своим рыцарям. Он уже чувствовал, насколько больший приз получит сам, когда войдет в столицу этой благословенной земли.
А через несколько дней в Семпоале вдруг объявились его подзадержавшиеся парламентеры — и пришли они вовсе не из крепости Вера Крус.
— Были мы столице, — глотая от возбуждения слюну, доложил падре Гевара, — и, слов нет, — велика-а…
— Стоп! — не понял Нарваэс. — А как вы туда попали?
— Нас отвезли, — пожал плечами святой отец.
— Кто?
— Индейцы…
— На чем?
Падре Гевара смутился.
— На спинах.
— На спинах?!
Нарваэс глянул на своих капитанов, капитаны — на него, затем все они — на падре Гевару, представили, как индейцы, пыхтя, несут не маленького святого отца на закорках, и дружно расхохотались.
— Так-так… — внезапно опомнился Нарваэс. — Значит, вы видели Кортеса! И что же он вам сказал?
— Только хорошее, — дружно закивали послы. — Очень достойный идальго.
Нарваэс вскипел.
— Он же висельник! Бунтарь! Изменник!
Послы переглянулись и столь же дружно возразили:
— Вы ошибаетесь. Ничего подобного. Очень достойный слуга Его Величества.
Нарваэс ни черта не понимал. Да, первое полученное от Кортеса письмо было безупречным. Пожалуй, лишь благодаря этому учтивому письму Нарваэс и решил, что к Кортесу давно пора посылать Королевского нотариуса Алонсо де Мата — со всеми документами, включая приказ немедленно подчиниться. И он никак не ожидал, что за Кортеса поднимут голос его собственные люди.
А спустя сутки с очередным письмом от Кортеса прибыл брат Бартоломе де Ольмедо, и вот это письмо вмиг перевернуло все представления Нарваэса о том, что — черт подери! — происходит.
«Панфило, — сразу приступил Кортес к делу, — я не препятствую тебе вернуться на Кубу, но с единственным условием — не бунтуй индейцев! А если ты так ничего и не понял, то я объясню доступнее: будешь распускать язык среди местных, я тебя поймаю, посажу на цепь и доставлю прямиком в Кастилию, — как человека, замыслившего резню меж своими…»
