Александр Золотько - 1941: Время кровавых псов
Сличенко вернулся к лесу, приказал подчиненным построиться.
– Каждый из вас сделал больше, чем можно требовать от человека, – сказал Сличенко тихо, но звук голоса прозвучал четко, отразился от стены деревьев и полетел над болотом, рождая эхо.
…Человека… человека…
– Как и обещал, больше я не приказываю. И я даже не прошу вас всех остаться со мной. Мне нужно десять человек добровольцев для того, чтобы перезаряжать установки. Если никто не захочет остаться – я пойму. Мы сможем заряжать снаряды и вдвоем с военинженером…
Егоров вскинул голову, но ничего не сказал. Он не ожидал, что его капитан оставит при себе, но и удивился не слишком. Оставаться так оставаться.
– Просто у нас все это будет получаться медленно… – сказал Сличенко. – Но я все равно пойму… Командиров я не зову, – добавил капитан, увидев, что лейтенант Симагин шагнул из строя. – Командиры будут должны вывести батарейцев через фронт к нашим.
Капитан медленно прошел вдоль строя.
Он не смотрел в лица бойцов, взгляд его был опущен к земле, словно самое главное и важное было там. Капитан четко ставил ноги, но не маршировал. Было похоже, что он просто пытается твердо стоять на ногах.
Из строя вышли двое, Егоров узнал тех, с кем просматривал снаряды. Это доверенные люди Сличенко, и, наверное, он специально приказал им выйти, чтобы подтолкнуть остальных. Еще одна хитрость командира батареи.
Сумасшедшие бывают очень хитрыми и предусмотрительными, вспомнил Егоров рассказ одного знакомого врача.
Черт… Он, разумный человек, готовится выполнить приказ безумца и даже не пытается его остановить! Ведь можно сейчас шагнуть вперед, выкрикнуть, что капитан нарушает приказ, что он совершает преступление, что он уже совершил преступление, убив комиссара батареи…
И что, кто-то поверит Егорову? А поверив, выступят против своего командира? И что такого в том, что собирается сделать Сличенко? Каждому из тех, что стояли в строю, годами рассказывали о неизбежности этого, учили, как выжить… И ведь всю ответственность капитан берет на себя. Только на себя…
Еще – в глубине души Егоров был согласен со Сличенко. Не мог не быть согласен. Если бы он не хотел применить в бою все это, то ушел бы из армии уже давно. Или пустил бы себе пулю в лоб от ужаса перед тем, что может произойти.
А так…
Так Егоров не виноват. Так Егоров почти совсем не виноват, он только поверил Сличенко, признал его правоту… И делает только то, чему учился, к чему готовился годами. И это значило, что нужно просто дойти до конца. Выполнить то, что начал.
Еще несколько бойцов шагнули вперед.
– Все, достаточно. – Сличенко посмотрел на тех, кто вышел из строя. – Мне нужно всего десять человек… А вызвалось четырнадцать. Извините, ребята, но лишних мне не нужно…
– Ты, ты… – Сличенко быстро указывал пальцем на стоящих перед строем, начав с тех двоих, что вышли первыми. – Ты и ты!
«Он все это подготовил заранее, – понял Егоров. – И эти двое знали, что им не придется оставаться здесь, на этом болоте. Сличенко сторговался с ними, вот и все».
– Спасибо, ребята, – с чувством произнес капитан. – Через десять минут вы должны уйти. Я горд, что служил вместе с вами.
Сличенко шагнул назад, от строя, так, чтобы его увидели все, и взял под козырек.
Егорову показалось, что по щеке стоявшего в строю рядом с ним немолодого водителя прокатилась слеза.
– Симагин, ко мне, – тихим голосом приказал капитан.
…Мне… мне… мне…
Сличенко отдал подошедшему лейтенанту бумагу с приказом.
«Индульгенцию, – подумал Егоров. – Теперь лейтенант просто выполняет приказ командира, а не бежит с поля боя».
– Командуйте, лейтенант. – Сличенко пожал Симагину руку, тот попытался что-то сказать, но капитан резко отвернулся и пошел быстрым шагом по гати, не обращая внимания на брызги грязи, разлетающиеся при каждом его шаге.
Егоров вышел из строя и пошел следом за Сличенко. Десять добровольцев двинулись вместе с ним.
Капитан сел на подножку установки, посмотрел на часы.
– Когда залп? – спросил Егоров.
– Дадим Симагину минут пятнадцать. Шансов у него все равно почти нет, но так будет хоть какая-то иллюзия… Людям так нравятся иллюзии…
Егоров хотел что-то сказать, бросить в лицо капитану что-нибудь обидное, но не смог произнести ни слова. Ему показалось, что если он попытается произнести хоть слово, то просто разрыдается, как в детстве.
Егоров вздохнул.
– Хотите спросить, куда я буду стрелять? – спросил Сличенко. – А какая вам разница?
Егоров не ответил.
– Двенадцать минут, – сказал Сличенко, взглянув на часы, и встал с подножки. – Построиться, товарищи добровольцы. Кто хочет пострелять? Там все просто, нужно покрутить ручку, как на полевом телефоне. Это нестрашно…
Разместив людей в кабинах машин, в две пришлось сажать по трое, Сличенко посмотрел на лес – там уже никого из батарейцев не было.
– Пять минут, – сказал Сличенко. – Всего пять минут.
* * *Орлов выглядел спокойным и уверенным в себе. Он сидел на диване, вальяжно развалившись, закинув ногу за ногу, и даже держал в руке чашку – беседа, по-видимому, велась давно в самом конструктивном и почти благожелательном тоне.
Севка постоял в дверях гостиной, прикидывая, куда лучше сесть. Решил, что правильным будет держать в поле зрения всех участников беседы.
Взяв стул от стола, Севка поставил его к самой стене, возле книжного шкафа, и сел.
Орлов одобрительно кивнул.
– А ты стал совсем молодец, Сева. В движениях появилось нечто такое. – Орлов пошевелил пальцами в воздухе. – Нечто серьезное… Совсем взрослое.
Орлов отхлебнул из чашки и зажмурился.
– А так заваривать чай может только уважаемый Евграф Павлович… Если честно, то я скучал, наверное, только по такому вот чаю… А вы, Евграф Павлович?
Старик не ответил, лишь глянул искоса и отвернулся.
– Нет, я понимаю, что у вас есть повод меня не любить. – Орлов посмотрел на комиссара и улыбнулся. – А у некоторых даже и ненавидеть… Но ведь отдайте мне должное – я вежливо покричал в окно, как в юности, помахал рукой и получил разрешение войти… Кстати, Женя, твой снайпер на третьем этаже в доме напротив топчется слишком близко к окну. Если бы я относился к тебе чуть хуже…
– Еще хуже, – негромко сказал комиссар.
– Еще чуть хуже… – Орлов допил чай и поставил чашку на пол возле дивана, – то я бы просто не стал к тебе обращаться. И ты очень многое потерял бы. В смысле – пропустил…
«А они не так чтобы давно беседуют, – подумал Севка. – Данила треплется, на что-то намекает, но ничего, видать, толком не сказал. Минут пятнадцать они вот так вот сидят и беседуют, не больше. Комиссар мрачен, а старик… Царский генерал явно чувствует себя не слишком комфортно».
