Белая перчатка - Майн Рид
Но тут они вышли на воздух и, шепотом поздравляя друг друга, стали осторожно пробираться вдоль стены, озираясь по сторонам, словно два мошенника, удравшие из тюрьмы.
— Если только этот малый сумеет вывести наших лошадей, — сказал Скэрти, мы можем поздравить себя с успешным исходом дела. Скорей!
И, обогнув угол дома, они, все так же крадучись, направились к парадному крыльцу.
Хотя они уже выбрались из дома, опасность, что их могут обнаружить, еще не совсем миновала. Небо было сейчас светлее, чем прежде, потому что прошла гроза и тучи рассеялись.
Вскоре они различили фигуру человека, стоявшего в тени под деревом. Это был Уэлфорд. Увидя их, он тотчас же двинулся им навстречу.
— У парадного входа сейчас никого нет, — прошептал он, подойдя поближе. Станьте у крыльца, только чтобы не видно было ваших лиц. Я мигом приведу лошадей!
И с этими словами он ринулся к конюшне и исчез за деревьями.
Они подошли к крыльцу и, шепотом продолжая разговор, стали дожидаться его возвращения.
Не прошло и минуты, как им уже подвели лошадей: одну вел Уэлфорд, другую — Дэнси.
Дэнси так был поглощен золотой монетой, блестевшей на его ладони, что и не подумал вглядеться в лицо того, кто ее дал.
— Вот это удача, Уилл! — сказал он, обернувшись к товарищу, когда оба всадника отъехали. — Выходит, служить на конюшне выгоднее, чем махать топором. Коли все будут такие щедрые, как эти, мы с тобой неплохо заработаем за нынешнюю ночь!
Уэлфорд молча кивнул и, пожав плечами, злорадно ухмыльнулся, но, так как было темно, ничего не подозревающий лесник не заметил этой ухмылки.
Тут к ним подошел Грегори Гарт с большой кружкой эля, которую он, надо полагать, тайком нацедил в подвале, и разговор прервался или, вернее, зашел о чем-то другом под звучный аккомпанемент громко булькающего эля, которым они тут же стали угощаться.
Глава XXXVI
АРЕСТ РЕШЕН
Оба шпиона, продолжая разговаривать шепотом, ехали по аллее, и, только когда наконец выехали из ворот Каменной Балки на проезжую дорогу, они перестали опасаться, что их услышат, и заговорили громко.
— Вот это так будет фурор! — промолвил Скэрти, обращаясь, по-видимому, не столько к своему спутнику, сколько к самому себе.
— Какой фурор, капитан? — спросил Стаббс.
— Если захватить это гнездо заговорщиков.
— Да, черт возьми!
— Меня за это произведут в полковники, это уж как пить дать, а вы, мой достойный корнет, станете капитаном Стаббсом!
— Здорово! А почему бы нам не попытаться захватить их?
— Да просто потому, что мы не можем этого сделать. К тому времени, как мы разбудим наших бездельников и вернемся с ними туда, все разъедутся. Я видел, что заговорщики уже собирались расходиться, поэтому я так и торопился уйти. Да, — продолжал он задумчиво, — мы не успели бы их захватить, они, конечно, уже рассыпались бы на все четыре стороны. А кроме того, ведь и он мог бы скрыться, воспользовавшись темнотой. Ищи его потом! До остальных мне нет дела! Мне надо захватить его, а это лучше сделать при дневном свете. Завтра он будет в моих руках, а послезавтра мы его препроводим коменданту Тауэра, затем — в «Звездную палату» и, наконец, — на эшафот!
— Ну да, это все так, капитан, — сказал Стаббс, до ушей которого дошла только часть этого монолога. — А вот насчет нашего почтенного хозяина, сэра Мармадьюка — его вы не могли бы захватить?
— В любое время, ха-ха-ха! И послушайте, Стаббс! Я должен вам сказать словечко по этому деликатному вопросу. Ведь я обещал вам повышение в чине. Королева по моей просьбе позаботится о том, чтобы вы его получили. Но вы можете рассчитывать на мою поддержку только при одном условии — при одном условии, слышите?
— Слышу. Но какое же это условие, капитан?
— Чтобы вы ничего не рассказывали о том, где вы были, что вы слышали и видели нынче ночью, до тех пор, пока я сам не позволю вам говорить.
— Ни словечка, клянусь честью! Обещаю вам!
— Прекрасно. Держите ваше обещание, мой достойный корнет, это в ваших же собственных интересах, если вы хотите, чтобы вас называли капитаном. Со временем вы, может быть, узнаете, почему я требую, чтобы вы молчали, и тогда вы все поймете. А пока — ни слова о том, где мы были ночью, никому, а главное — сэру Мармадьюку Уэду. Так-то, мой благородный сэр! — продолжал он, разговаривая сам с собой. — Теперь я нашел средство, которое растопит лед вашего аристократического высокомерия! И ты, равнодушная красавица! Если я хоть что-нибудь понимаю в женщинах и не ошибся в тебе, то, прежде чем взойдет новый месяц, который оказывает на женскую природу такое загадочное влияние, я обращу в прах твое равнодушие и заставлю тебя открыть пылкие объятия и, прижав к сердцу Ричарда Скэрти, воскликнуть: «Будь моим, дорогой! Моим навсегда».
И, словно не в силах сидеть в седле, Скэрти возбужденно приподнялся на стременах, как если бы он уже чувствовал эти трепещущие объятия. Но через минуту он уже сидел опустив голову, полный неуверенности и сомнений.
Неосторожное движение снова вызвало у него боль в раненой руке, и это напомнило ему целый ряд унизительных обстоятельств — поражение на поединке, найденную перчатку, подозрения насчет соперника и свидание, почти подтвердившее его подозрения.
Все эти воспоминания, вызванные болью в еще не зажившей ране, нахлынули на него сразу и мгновенно разрушили его мечты о победе; как ни успешна оказалась его шпионская вылазка, он вернулся в усадьбу сэра Мармадьюка мрачный и в угрюмом молчании ехал по тенистому парку.
Он знал, где находится спальня Марион. Выехав на аллею, которая вела к дому, он устремил взгляд на ее окно; ему показалось, что он увидел женскую фигуру, мелькнувшую за занавеской подобно белой нимфе, исчезающей в тумане.
Он остановил коня и долго не отрывал глаз от ее окна, но не увидел ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь его утешить. В комнате было темно, и холодный блеск оконного стекла вызывал в его душе безнадежное уныние; убедившись, что его воображение сыграло с ним шутку, он мрачно поехал дальше.
Однако это было не так: тень, мелькнувшая за окном, которую он принял за игру воображения, была Марион Уэд; уже не первый раз она подходила к окну, с тех пор как сестры увидели удаляющихся всадников.
Они не стали
