Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары
– Как? – не понял Лог.
– Ты не беден! Видел твою тяжелую сумку и даже сверху заглянул в нее. Столько золота! Дай ему немного или купи лодку, снасти и лавку. Сделай рыботорговцем, всегда будешь со свежими дарами Посейдона. Глядишь, да и мне перепадать будет.
Лог насупился, потрогал повязку. Внезапно глаза его расширились, лицо порозовело. Астидамант повернулся к воротам, понимающе улыбнулся.
– Ты узнал ее? – шепнул поэт, вглядываясь в окошечко крытых носилок. Их несли четыре дюжих носильщика–раба. – Это же Опия! Она знает наизусть всего Гомера, но не признает моей ни единой строки.
– Она выглянула и улыбнулась. Как не узнать, если в степях таких не водится, – взволнованно, тоже шепотом отозвался Лог. – Смотри, она остановила носилки!
Рабы опустили носилки, поставив их на землю позолоченными ножками, дверца отодвинулась, и Опия предстала перед друзьями. Они склонили головы. Между тем гетера что–то сказала рабу, и тот со всех ног помчался к морю, где за волноломной стенкой одиноко покачивался прибывший с печальными вестями корабль–триера. По смолевому борту триеры скользили, отраженные волнами, солнечные змеи, поблескивали торчащие из многочисленных окошечек лопасти весел.
Переступая ногами, обутыми в плетеные сандалии, легким шажком приблизилась Опия к друзьям, улыбаясь.
– С беспечальным днем тебя, Астидамант, – заговорила она чуть приглушенным, вкрадчивым голосом. – И тебя, Лог. Твои новые друзья даже не назвали вчера мне твоего имени. Но я любопытна и внимательна. Услышала и запомнила.
Астидамант покосился на Лога. Радость и замешательство отражались на лице мастера. Голубые глаза стали еще голубей, на скулах цвел горячий румянец. Он глядел на Опию, как на чудо, а большие руки его не находили себе места.
«Богиня! – стучало в голове Лога. – Говорит так просто со мною! Я – глина на ее сандалиях. Гомер! Не знаю ни одного его слова!»
Астидамант понимающе заулыбался, отвел от него взгляд своих черных горячечных глаз.
– Опия, в плен его не бери, – нежно попросил он. – Лог не оценит такой роскошной неволи на пустой желудок. – Ткнул мастера в бок. – Ведь ты хочешь, хочешь ведь ты воздать должное искусству повара розоподобной Опии? Только не забудь пригласить меня быть тебе за столом разговорщиком!
– Да, но–о, – Лог еще больше смутился, пнул корзину. – Мы можем съесть эту рыбу.
Опия рассмеялась грудным, воркующим смехом.
– Нет, сегодня не станем есть рыбу, – капризно выпятив губу, сказала она. – Сегодня свежее мясо молодого бычка под ольвийским соусом. Вчера из Скифии пригнали стадо, и, я думаю, Логу будет приятно отведать любимое. Ведь у вас не едят рыбу?
– Кто как. – Лог пожал плечами. – Я ем.
Прибежал запыхавшийся раб, остановился в трех шагах.
– Госпожа! – он показал руками на волнолом. – Триера капитана Астамаха разбилась о камни Таврии. Так сказал капитан с этого судна.
– Вот как. – Опия вприщур поглядела на одинокий корабль. – Жаль. Мне должны были привезти афинских румян и благовоний. – Повернула лицо к мастеру. – Слышала о твоей ссоре, а рану сама вижу. Придется дерзость сограждан искупить мне искусством врачевания. Я стану ждать тебя. Астидамант проводит ко мне.
И пошла к носилкам. Легкий ветерок с моря играл складками ее розовой туники, облепляя стройные ноги, подбрасывал и вновь укладывал на спину витые локоны, заделанные на концах в легкие серебряные гильзочки. Уселась, мелькнула рука, задернувшая занавеску. Рабы, подхватив носилки, заспешили бегом к воротам и скрылись в роще, густо обступившей небольшой храм.
– Вперед, за ней! – заторопил Астидамант. – Мясо молодого бычка желаннее в сто раз, если в кармане не слышно сладкогласного звяка драхм. Эй, кто–нибудь на воротах!
– Слушаю тебя, Астидамант! – ответил с портика полуголый гоплит в гребенчатом шлеме с поднятыми нащечниками. Вместо топора теперь у него в руках была лира.
– Хо! – изумился поэт. – Не возомнил ли ты себя Орфеем? Не хочешь ли умиротворить врага игрой и пением, когда он приблизиться к воротам Ольвии? Ну–ка, сбеги вниз. Видишь, я кладу под камень пергамент? Вот. Сходи к алтарю Сострадания, приведи раба. Накорми. Нам некогда, прощай. Да, я приду навестить вас под вечер, когда работорговцы будут возвращаться в предместье.
И он потащил Лога в город.
Дом Опии утопал в поздних цветах. Их разноцветье прибоем колыхалось под ветром и буквально захлестывало круглое крыльцо с тонкими решетчатыми стенками, сплошь увитыми порыжевшими плетями винограда. Два мраморных льва лежали по краям усыпанной кварцевым песком дорожки, ведущей к крыльцу двухэтажного дома на каменном фундаменте, сложенном из высушенного кирпича. Львы, положив тяжкогривые головы на вытянутые лапы, казалось, приготовились к страшному прыжку. Лог удивленно замер возле них, потрогал нагретый на солнце мрамор вогнутых спин, провел по гриве. Захотелось воткнуть пальцы в загривок зверя и потянуть, пропустить сквозь них это каменно–струйное диво. Так правдоподобно изобразил скульптор шкуру льва, что она казалась настоящей, а напрягшиеся мускулы таили в себе токи живой крови. Стоило прищурить глаза, и лев начинал оживать, вздрагивать.
– Чудо! – Лог всплеснул руками. – Да как так можно!
Астидамант не разделил удивление мастера.
– Слишком уж хорошо, – небрежно бросил он. – Надо бы скульптору преодолеть свое умение, чуть–чуть понебрежнее закончить отдельное. Было бы неплохо. А так – лев и только. Все рассказал мастер о нем, до самой последней ворсинки. Но я сам хочу домыслить скульптуру, понять ее сущность. Впрочем, это слова Сосандра.
Лог не успел возразить. Залаяла собака, и на крыльцо выскочил здоровенный дог, с его брыластой морды летела слюна.
– Алз, нельзя! – раздался сверху голос Опии.
Лог и Астидамант дружно задрали головы. Там, на плоской крыше дома, под натянутым пестрым тентом стояла хозяйка. На крыльцо выскочил чернокожий раб с ясной серьгой в ухе, сграбастал дога за наборный ошейник и уволок внутрь дома. Другой раб встретил гостей и жестом пригласил следовать за собой. Они не взошли на крыльцо, а обогнули его по пристроенной наружной лестнице поднялись наверх.
Опия сидела за столом на низеньком стульчике. Она улыбкой встретила их появление, указала, куда сесть. Лог оказался напротив ее. Опия хлопнула в ладони, и появился повар с медной жаровней. Следом, по ступеням, ведущим на крышу из внутренних покоев дома, поднялась служанка с двумя киликами, наполненными виноградным соком. Повар открыл крышку, и запах жареного мяса, крепко сдобренного чесноком и перцем, поплыл под тентом.
