Сюсаку Эндо - Самурай (пер. В. Гривнина)
– Что значит «потом»?.. – спросил Самурай хриплым голосом.
Он чувствовал, что обессилел не только телом, но и душой. Ему было непереносимо грустно, тяжело думать о том, что будет потом.
– Я имею в виду после того, как мы вернемся в Японию.
– Понятия не имею. Но мне кажется, Его светлость и члены Совета старейшин должны оценить трудности и лишения, которые нам пришлось пережить.
– Хотя мы и возвращаемся ни с чем?
Самурай вспомнил, каким молодым, полным энергии был еще совсем недавно Ниси. Глаза на его сверкавшем белозубой улыбкой лице всегда блестели от любопытства, чему Самурай даже завидовал. Теперь этот блеск исчез, пропало оживление, лицо стало серым, как у больного.
– Если бы я мог, то остался бы в Испании учиться, – слабым голосом проговорил Ниси, повернувшись к свече. – Мир в самом деле необъятен. Но я даже помыслить не мог о таком возвращении.
Его слова неожиданно воскресили в памяти Самурая отплытие из Цукиноуры. Мачты скрипели, волны били о борт, морские птицы с громкими криками носились над самой палубой, корабль вышел в открытое море, и в эту минуту Самурай подумал, что теперь в судьбе его наступила перемена. В то время он еще не знал, что мир столь необъятен. Но сейчас, когда он уже увидел этот мир, не представлявшийся ему раньше столь необъятным, он испытал лишь безмерную усталость. Усталость, разъедавшую его душу.
– Не испугало ли и господина Танаку то, что будет потом?
– Что же его испугало?
– То, что Его светлость и члены Совета старейшин отвернутся от нас.
По своей обычной привычке Самурай заморгал. Ему было горько, даже страшно думать о смерти Танаки. Умерев, Танака сохранил честь в глазах своей семьи. Да и самому Самураю хотелось умереть, стоило представить себе осунувшееся лицо дяди, который, сидя у очага, ожидает его возвращения домой. Он завидовал Танаке, покончившему с собой. Но он не имел права умереть. Ради Ниси, ради слуг, перенесших такие тяготы, он обязан рассказать Совету старейшин всю правду о путешествии. И если необходим человек, который возьмет на себя эту обязанность, это следует сделать ему, считал Самурай.
– От нас не должны отвернуться, – с необычной для него твердостью сказал Самурай. – Бывают случаи, когда, даже отдав все силы, не достигаешь цели. Это и нужно будет сказать Совету старейшин.
Но в тайниках души он и сам не верил тому, что говорил. Хотя углубляться в подобные мысли было страшно. Какой смысл задумываться над будущим? Самураю пришлось пережить горечь смирения.
В распахнутое настежь окно вливалась ночная прохлада. Запах земли напоминал Ято. Даже если и не вернут землю в Курокаве, у Самурая есть Ято, и этого ему достаточно. В отличие от отца и дяди его душа и тело были накрепко привязаны к Ято, а не к Курокаве.
– Не станет ли Совет старейшин порицать нас за то, что мы не привезли ответа от Папы? – мрачно спросил Ниси.
– Ладно, хватит. Все равно ничего не придумаешь. А если так, то и думать нечего.
Самурай, чтобы прекратить разговор, поднялся. И Ниси ему надоел, и хотелось пойти во двор подышать ночным воздухом, напоенным запахом земли.
Во дворе было так прохладно, что дневной жары, казалось, вообще не было. Несколько человек сидели на корточках и о чем-то разговаривали.
Это были Ёдзо и двое слуг. Ёдзо за что-то сердито отчитывал их.
– Не спится?
Слуги смущенно поднялись. Они исподлобья смотрели на хозяина, боясь, что тот слышал их разговор.
– Запах ночи напоминает Ято, верно? – Самурай засмеялся, чтобы успокоить слуг. – По ночам так пахнут земля и деревья в Ято. Теперь уже скоро… мы будем вдыхать этот запах.
Из недавней перебранки этих трех человек Самурай ясно осознал, что усталость и раздражение испытывают не только Ниси, но и слуги. И сказал себе, что хотя бы он обязан быть сильным и терпеливым.
На следующее утро они покинули Кордову. И снова перед ними жаркая пустыня. А когда она закончилась, опять потянулись посадки олив, лачуги индейцев, дома энкомьендерос с островерхими крышами, как в Испании. Тот же пейзаж, что по дороге сюда. Но в глазах японцев уже не появлялось даже проблеска любопытства. Они понимали, разумеется, что каждый шаг приближает их к Японии, но почему-то даже это их не радовало.
Самурай обратил внимание, что с лица Веласко, покачивавшегося на лошади рядом с ним, уже давно исчезла улыбка. Честно говоря, ему никогда не была приятна самоуверенная улыбка этого южного варвара. Она появлялась на его лице, когда он стремился подчинить японцев своей воле. И всякий раз Самурай, видя эту многозначительную улыбку, сомневался в искренности его намерений, но не единожды она его обманывала. После отъезда из Рима высокомерная улыбка исчезла с лица Веласко и место ее заняла задумчивость отрешенного от жизни человека.
– Теперь ничего не поделаешь, – начал было Самурай, обращаясь к Веласко, но тут же осекся.
Южный варвар, доставивший им столько горя, вызывавший их злость и даже ненависть, неотрывно смотрел на горы, покрытые тучами. Самураю стало жаль его. Он знал, что этот человек уже не сможет вернуться в Японию. Ему не удалось выполнить обещания, данного Его светлости и членам Совета старейшин.
В ворота серой крепостной стены, окружающей город Пуэбла, они вошли вечером на десятый день своего путешествия. Так же как и в прошлый раз, у крепостной стены шла бойкая торговля; индейцы, разложив на земле глиняную посуду, ткани, фрукты, сидели молча и неподвижно, как каменные изваяния.
– Господин Хасэкура, вы помните того японца?
– Бывшего монаха?
Еще до того, как Ниси задал ему этот вопрос, Самурай вспомнил соотечественника, с которым они встретились в Мехико. Бывшего монаха, живущего с индеанкой в Текали в крытой тростником лачуге рядом с озером, которое было тогда залито кроваво-красными лучами утреннего солнца. Он еще сказал, что им вряд ли доведется встретиться еще раз.
– Я хотел бы еще разок сходить туда, на озеро, – тихо сказал Ниси на ухо Самураю, чтобы Веласко не услыхал.
– Ехать туда бесполезно, я думаю. Он ведь сказал, что индейцы дважды не пашут одно и то же поле.
– Если и не встречусь с ним – неважно.
– Для чего же тогда ехать?
– Мне бы хотелось узнать, почему он… – Ниси горько улыбнулся, – почему у него нет желания вернуться в Японию.
– Неужели и ты хочешь остаться здесь?
– Тому, кто увидел бескрайний мир, в Японии будет трудно дышать. У меня сердце сжимается от одной мысли о Японии, такие, как мы, должны всю свою жизнь сидеть на одном месте. Но меня тоже ждут на родине.
Своеволие недопустимо. Их ждут. Так же думал и Самурай. В Ято живут дядя, домочадцы, крестьяне, которые надеются на его помощь – он ведь глава рода. Он, конечно, вернется в Ято. И будет, конечно, жить так же, как жил раньше. Второй раз ему уже вряд ли придется покинуть Ято и отправиться в бескрайний мир. Все, что с ним произошло, – сон. И лучше всего думать об этом как о сне, который непременно рассеется.
