Валерио Массимо Манфреди - Пропавшее войско
Я умыла лицо и ноги в ледяной воде, получила от этого волшебный заряд бодрости и велела Листре тоже искупаться: это придаст сил ребенку и принесет удачу — ведь такие воды питают миллионы людей, дают им отдых и помощь, орошают поля, чтобы родился хлеб, наполняют рыбой сети рыбаков. Струи ручья таинственно сверкали и пели среди скал, на черном блестящем песке. Мы долгими глотками пили эту чистейшую воду и чувствовали, как она растекается по телу, словно живительный сок. Вероятно, она везде была такой, когда родился мир.
Потом войско пересекло еще одну реку, протекавшую по широкому плоскогорью, на котором расположилось множество деревень. Явились гонцы от персидского наместника: они сказали через переводчиков, что хотят говорить с нашими военачальниками. Едва узнав об этом от Ксена, я принялась умолять его не ходить туда, но он улыбнулся:
— Ты действительно считаешь нас такими глупыми? Думаешь, мы не усвоили урока? Будь спокойна: на сей раз ничего не случится.
И действительно, на встречу отправилась вся армия, поскольку размеры равнины это позволяли. Греки выстроились как во времена командования Клеарха — по пять рядов длиной двести шагов каждый, в полном вооружении, с начищенными до блеска щитами, в шлемах с гребнями, в сверкающих поножах, с копьями, острия которых словно пронзали небо.
Софос, Ксантикл, Тимасий, Клеанор и Агасий подъехали к противнику на расстояние, достаточное для того, чтобы вести переговоры. Софос держался немного впереди остальных.
Позади, в десяти шагах — Ксен, Ликий, Архагор, Аристоним… и Неон.
Еще дальше — маленький отряд конницы.
Напротив стояло многочисленное войско арменов — быть может, то самое, с которым мы сражались на Кентрите, а возглавлял его сатрап Тирибаз, в мягкой шапочке, с золотым мечом у бедра, с черной, тщательно завитой бородой, в окружении великолепных всадников.
Вперед выступил переводчик, идеально изъяснявшийся по-гречески — верный знак того, что он происходил родом из какого-нибудь города, стоящего на берегу моря, а следовательно, оно уже недалеко.
— Я говорю от имени Тирибаза, сатрапа Армении и ока Великого царя, человека, который помогает Артаксерксу садиться в седло. Тирибаз велит передать: не поджигайте деревни и дома, берите только необходимую еду, и мы пропустим вас и больше не станем нападать.
Софос обернулся и переглянулся с другими полководцами, спрашивая у них совета: все кивнули, соглашаясь, и грек подъехал к переводчику:
— Передай Тирибазу, сатрапу Армении, оку Великого царя, человеку, который помогает ему садиться в седло, что предложение нас устраивает и мы сдержим свое слово. С нашей стороны он может ничего не опасаться, но если сам намерен нарушить условия — пускай посмотрит на воинов, выстроившихся перед ним, и вспомнит: всех, кто нападал на них, ждало суровое наказание.
Переводчик кивнул, поклонился, после чего развернул коня и поскакал докладывать хозяину о результатах переговоров. Вскоре нам дали понять, что соглашение вступает в действие, и мы отправились в противоположную сторону, к северу. Армены не двинулись с места, а позже разведчики донесли, что они следуют за нами на расстоянии примерно десяти стадиев. Очевидно, что нам не доверяли.
Так мы шли несколько дней, все время поднимаясь вверх, и армены не отставали. Однажды утром я проснулась на рассвете и увидела картину, своей красотой поразившую мое воображение. Впереди насколько хватало взгляда, простирались горы, а над вершинами и бесконечными хребтами возвышалось несколько пиков, белоснежных на фоне ярко-голубого неба. На протяжении какого-то времени солнце освещало только их — они сверкали, точно драгоценные камни над громадой горы, все еще погруженной во мрак.
Пики источали розоватое сияние, сильное и чистое, словно состояли из эфира, — сокровища, сотворенные руками богов. Я заметила, что несколько юных воинов тоже любуются этим зрелищем, с таким же точно восхищением и удивлением. А Ксен спал, утомившись от ежедневных трудов. Одинокие и прекрасные пики земли арменов не войдут в его рассказ, не займут своего места среди тесных рядов четких букв, которыми он заполнял свиток, становившийся все более объемным. Когда мой летописец проснулся, я указала ему на горы, но волшебство уже пропало.
— Это просто горы, покрытые льдом, в Греции такие тоже есть: Олимп, Парнас, Пелий и Осса, — но они, конечно, не такие высокие. Лед отражает свет подобно драгоценным камням. Скоро сама увидишь.
Он произнес это без какого-либо воодушевления.
Однажды вечером мы добрались до нескольких расположенных близ друг друга деревень, группировавшихся вокруг большого дворца. Каждая деревня стояла на холме, дома были каменные, с соломенными крышами, из груб в холодный воздух поднимались струйки белого плотного дыма. Лучи закатного солнца подкрашивали столбики дыма, зажигая их словно фонари. Тысячи таких строений расположились на десятке холмов, рассыпанных по плоскогорью. А вот во дворце никаких признаков жизни не наблюдалось.
Воины разошлись, устраиваясь на отдых в домах, и нашли там в изобилии всяческие припасы: пшеницу, ячмень, миндаль, сухие фрукты, изюм, выдержанное вино, сладкое и крепкое, соленую и копченую баранину, говядину и козлятину. Обильный край.
Мы с Ксеном и слугами заняли массивное строение, высившееся у края первого холма. Это оказался то ли склад, то ли коптильня, но вполне пригодная для жилья, и Ксен предпочел остаться в ней, потому что там тоже был очаг и при этом нам не пришлось делить помещение с другими людьми.
Я разожгла огонь и стала готовить; никогда не забуду то ощущение покоя, уюта и расслабленности, что возникло у меня во время тихого ужина с любимым мужчиной — в чудесной земле, в волшебном месте, о существовании которого даже не подозревала. А потом…
Снег!
Я прежде никогда не видела его, хотя и знала, что это такое. Торговцы, следовавшие через Тавр зимой, рассказывали о нем нам, детям, и мы внимательно слушали, но описание не шло ни в какое сравнение с тем, что разворачивалось теперь на моих глазах. Я открыла дверь и глядела на улицу, от удивления потеряв дар речи: отблески огня проникали наружу, освещая картину потрясающей красоты, доказательство величия природы и богов, обитающих в ней и принимающих различные формы в зависимости от времени года и места.
Бесчисленные белые хлопья, танцуя, падали с неба, мягкие и легкие, кружась в воздухе, и ложились на землю, становившуюся с каждым мгновением все белее. Образовался рыхлый, пушистый ковер, похожий на шерстку новорожденного ягненка. Струйки дыма, поднимавшиеся над домами там, вдалеке, уносили с собой отсвет огня питавших их очагов. Снег вызывал у меня чувство ошеломления, столь глубокое и сильное, что я не могу ни описать его, ни даже воскресить в памяти.
