Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Наконец в дубраве близ того места, где сражался полк правой руки, два коломенских ратника наткнулись на бесчувственное тело Дмитрия Ивановича. Он лежал под свежесрубленной молодой березкой, укрытый ее пожелтевшей листвой. Видимо, кто-то помог израненному великому князю выбраться из кровавой сечи, уложил его в роще, подрубив над ним тонкую березку.
Владимир не смог сдержать слез радости, увидев Дмитрия в иссеченных доспехах, но живого. Воины привели великого князя в чувство и, уложив его на носилки, понесли к шатрам русского стана.
– Победа, брат! Слышишь меня? – молвил Владимир, шагая рядом с носилками и держа Дмитрия за руку. – Мамай разбит!
– Свершилось-таки возмездие Мамаю! – негромко проговорил Дмитрий, разлепив сухие запекшиеся губы. Он вдруг прислушался и спросил: – А кого это дружинники и воевода Боброк храбрым величают? Не тебя ли, брат?
Носилки с раненым великим князем в этот миг оказались близ костров, возле которых собрались воины из Засадного полка, которые шумно загалдели при виде Владимира. А воевода Боброк, окликнув Владимира, назвал его отчаянным храбрецом.
– Не обращай внимания, брат, – сказал Владимир, досадливо отмахнувшись от Боброка, который звал его выпить хмельного меда за столь громкую победу. – Лежи спокойно. Зачем ты встаешь?
Дмитрий Иванович нашел в себе силы подняться с носилок и, опираясь на руку Владимира, приблизился к шумной ватаге дружинников, сидевших у костра.
– Услышанное из ваших уст очень порадовало меня, други мои, – обратился великий князь к дружинникам, которые враз притихли, внимая ему. – Коль вы величаете Владимира храбрым, стало быть он покрыл себя славой ратной в сем сражении с Мамаем. И пусть отныне прозвище это будет неразрывно с именем его.
Владимир Андреевич, князь серпуховской, после Куликовской битвы прошел еще через многие сражения, с честью пронеся свое прозвище Храбрый.
Часть четвертая
Глава первая. Битва на Волоке
Горькие мысли одолевали Владимира. Не в силах отогнать их от себя, он пришел в храм. Свиту и гридней Владимир оставил на торжище: не хотелось ему, чтобы посторонние присутствовали при его беседе с Богом. Только от Господа, сведущего во всем, надеялся Владимир услышать ответы на вопросы, не дающие ему покоя в последние дни.
В белокаменном храме было пустынно в этот дневной час: утренняя служба уже прошла, а время обедни еще не наступило. Неспешные шаги Владимира по каменным плитам пола пробудили в высоких закругленных сводах церкви легкое гулкое эхо. С настенных фресок на Владимира взирали прекрасные ликом крылатые ангелы, святые великомученики в длинных темных одеяниях, Богородица со спокойно-задумчивым лицом в пурпурной плащанице, ее сын Христос в малолетстве и в зрелости.
Приблизившись к алтарю, Владимир низко поклонился, затем отыскал глазами на иконостасе икону Спасителя в терновом венце.
– К мудрости твоей припадаю, Сын Божий, – прошептал Владимир, в волнении комкая в руках бархатную шапку с меховой опушкой. – Тебя именуют Солнцем Правды. Ответь же мне правдиво, что ныне творится с людьми? Почто мужи, прошедшие через многие опасности в прошлом, ныне оробели перед врагом, как дети? Откель взялось это малодушие в боярах и сподвижниках московского князя, устрашившихся одного слуха о приближении татар к Москве? Два года тому назад эти воеводы победили Мамаеву орду на поле Куликовом, почто же ныне они поддались страху, узнав о приближении войска хана Тохтамыша?
Владимир умолк, напряженно вглядываясь в стоически невозмутимое лицо Иисуса на иконе с темно-красными каплями крови на лбу, расцарапанном тернием. Владимир знал, что икона не заговорит, но в душе у него теплилась надежда на некое чудо. Ведь Господь порой предстает перед верующими в виде бесплотного духа, или в образе прекрасного юноши со светящимся нимбом над головой, или в виде ослепительно-яркого луча света, падающего с небес. Бывает, что голос Бога вдруг начинает вещать прямо из пустоты, обращаясь сразу ко многим людям, а случается, что глас Всевышнего звучит шепотом в ушах лишь у одного-единственного человека. Чудес такого рода, по слухам, в прошлом бывало немало.
Окруженный звенящей тишиной, обволакиваемый сладковатым ароматом ладана и запахом расплавленного воска от горящих свечей, Владимир пребывал в волнительном ожидании, не спуская глаз с иконостаса. Он молчал, мысленно умоляя Сына Божия явить ему свое слово правды, ответить на терзающие его вопросы.
Из помещения позади алтаря вышел старый священник в черной сутане и черном клобуке, худой и длиннобородый. Увидев князя в богатом красном плаще с печатью отрешенности на лице, с молитвенно сложенными руками, иерей попятился и бесшумно скрылся за дверью.
Владимир, взгляд которого был прикован к лику Спасителя, даже не заметил священника, не услышал его тихих шагов.
Минуты ожидания утекали одна за другой. Косой солнечный луч, падавший внутрь храма через узкое закругленное окно под самым сводом, постепенно продвинулся от жертвенного стола с бронзовым семисвечником на нем к самым ногам неподвижно застывшего князя. Владимир был готов ожидать Божественного знамения сколько угодно. От природы упрямый и настойчивый, он всегда привык добиваться своего.
Внезапно со стороны паперти раздался шум торопливых шагов, а затем через распахнутые дверные створы в храм ввалилась большая группа людей, возбужденных и запыхавшихся.
Владимир раздраженно обернулся.
– Почто вы вломились сюда? Кто вас звал?! – сердито воскликнул он, увидев знакомые лица своих приближенных.
– Беда, княже! – подал голос боярин Кирсан. – Татары к Волоку Ламскому приближаются со стороны Звенигорода.
– Жгут нехристи деревни на своем пути, смердов в полон хватают, – добавил боярин Афанасий Рыло. – Беженцы толпой прибежали к Волоку, сказывают, что татары Звенигород пожгли и уже захватили Ярополь, что на Рузе-реке. Это означает, что ордынцы вот-вот к нам нагрянут!
– Купцы на торжище переполошились, – заговорил Ян Волосожар, – ведь у них добра всякого навалом. Многие из них идут на ладьях по рекам от самого Новгорода, спускаясь на юг. У Волока Ламского много торговых судов скопилось. Получается, для купцов путь с реки Ламы в реку Рузу закрыт, коль татары Ярополь взяли. Купцы за товары свои страшатся и за жизнь свою, поэтому они собрались на вече, решая, как быть и что делать.
– Купцы и тебя зовут на свой сход, княже, – сказал боярин Кирсан. – Люд торговый хочет знать, собираешься ли ты сражаться с нехристями.
Владимир выслушал своих старших дружинников с мрачным лицом и нахмуренными бровями. Не проронив ни слова после всего услышанного из уст бояр, он стремительным шагом вышел из храма и зашагал вниз по улице, стесненной бревенчатыми теремами и высокими частоколами. Бояре гурьбой устремились вслед за князем, на ходу надевая свои богатые шапки, по привычке скинутые ими с головы при входе в церковь.
