Валерий Елманов - Последний Рюрикович
А в довершение сумятицы Максим Кузнецов – церковный сторож, вместо того чтобы дождаться условного знака, который должен был подать только сам Симон и более никто, воспринял крик царицы как сигнал и ударил в набат. Ударил, хотя во дворе в тот момент так и не было ни самого Битяговского, ни его людей.
Хорошо хоть, что сразу после припадка в течение нескольких минут человек кажется мертвым, так что лицо царевича, да и весь его внешний вид вполне тянули на покойника. И сам весь синюшный (после припадка кровь еще к коже не прихлынула), и ручки с ножками расслаблены, и глазки закатились. Словом, полный набор. А что слышится легкое прерывистое дыхание, так оно тоже вполне объяснимо – живо пока дитя, но уже кончается. К тому же, пока лицо еще не успело порозоветь, его успели унести в дом.
Все, что еще можно было сделать, Симон сделал. Он спешно унес царевича в опочивальню, он же незамедлительно сделал перевязку, прикрикнул на царицу, чтоб умолкла, поставил у дверей стражу – чтоб никто не мог войти-выйти. Словом, кое-как выкрутился.
Была еще возможность дождаться Битяговского, была. Если бы только он успел прибежать к ним в терем, встревоженный страшным известием о смерти Дмитрия, можно было бы немедленно запустить его в опочивальню к царевичу и прямо там с ним и расправиться. А объяснить потом, как все случилось, – пара пустяков. Например, сказать, что тот решил довершить злое дело и, улучив время, когда его оставили с Дмитрием одного, поднял длань на царственного отрока. Главное, что он был бы именно там и убийство самого дьяка произошло бы на месте его же «преступления».
Но тут, откуда ни возьмись, появился пьяный и азартный Михайла Нагой. Не мог, видишь ли, усидеть дома при звоне колокола. Он-то развалил до конца хитроумный замысел иезуита, не став ничего слушать, а поведя угличан на штурм Приказной избы, где и сидели ничего не подозревающие дьяк и его гости.
А теперь, пока есть несколько часов, чтоб спокойно заняться с Ивашкой и, умертвив его, а затем показав всему народу, еще больше возбудить угличан на мятеж, оказывается, что этот постреленок из-за недоглядки старого дурака куда-то исчез со двора. И это в самый неподходящий момент. Было от чего взбелениться иезуиту.
– Почто ж лупцуешь люто, боярин? – глухо прогудел Митрич. – Чай, сыщется он, не иголка, поди. Видать, на площадь побег, как колокол зазвонил.
Иезуит злобно отбросил плетку:
– А почто на площадь?
– Дак, видать, любопытно мальчишке стало. А можа, нарядной одежей похвалиться захотелось – кто знает.
– Так он в одежде царевой был?! – охнул иезуит. – Час от часу не легче! – Но потом приободрился, вспомнив, что сам же только что проезжал через эту площадь, окидывая разъяренно-бурлящую толпу внимательным взором и радуясь их гневу. Если бы там находился Ивашка, то иезуит непременно заметил бы его яркий нарядный кафтанец среди серо-черных грязных зипунов, сукманов[110], тегиляев[111] и гунек[112].
– Не было его там. Я б узрел, – задумчиво произнес он. – К тому ж и ворота на запоре были. А ты, случаем, не сам ли сего мальца выпустил? – Он подозрительно уставился на Митрича.
– Вот те истинный крест – не выпускал. Про такое даже удумать грешно. Я ли вам верой-правдой сколь уж лет… – обиженно пробасил тот в ответ.
– Ну хорошо. – Мысли иезуита потекли в другом направлении. – Странно, что именно сегодня. Впрочем, нарядная одежда, вполне естественно, вызывает желание похвастаться. Да, но перед кем? – возразил он сам себе. – Он же никого здесь не знает, ни одного человека. Хотя… хотя нет, есть один. Синеус. Но туда уж очень далеко. Нет, отпадает. А что же делать? Для начала надо обыскать весь дом, проехать по всем улицам. Время еще есть, пока угличане громят Битяговского и его людей. Решено!
– Сейчас ты немедленно, – указательный палец иезуита уперся в грудь Митрича, – займешься поисками мальчика. Обшарь дом, все подклети, погреб…
– Он на запоре у меня. Туда он попасть никак не мог, – поспешно возразил Митрич.
– Неважно. Обшарь все, что можно. Я же тем временем попробую поискать его в городе. Помни, дорога каждая минута. И не забудь про ворота, – напомнил он напоследок бородачу, вскочив на коня. – Пусть будут открытыми… слегка. Вдруг мальчик придет сам. Торопись.
– Все сделаю, не сумлевайся, боярин. Токмо почто такая спешка? – осведомился он с невинным видом у иезуита.
Тот поморщился недовольно, скривив тонкие губы.
– Не твое это собачье дело, холоп. Впрочем, я добрый и отвечу, хотя ты и сам мог бы догадаться. Видишь, что с народом нынче творится? Не дай бог, он там – затопчут! О его здоровье забочусь.
– Ишь, – крутанул головой Митрич. – А я-то, дурень старый, и не дотумкал. – И вслед отъехавшему иезуиту сплюнул и добавил: – Ищи, ищи, гадюка. Чтоб ты погибель себе нашел.
Иезуит же, пустив лошадь легкой рысью, размышлял, что же ему предпринять, коли Ивашка все-таки не найдется. К Синеусу ехать? Очень долго. Так как же быть? Наконец после недолгих размышлений его осенила новая идея, и тонкие губы слабо скривились в подобие улыбки. Он понял, что ему следует делать.
Глава XXI
ВЫНУЖДЕННАЯ ЗАМЕНА
Спустя короткое время иезуит вновь подъехал к своему дому. Конь его, красавец аргамак, темный, с белыми боками, уже успел отдохнуть, пока царский лекарь неспешно разъезжал легкой рысью по улицам Углича.
Едва заехав в ворота, он молча взглянул на встречавшего его Митрича. Уже смеркалось. Солнце клонилось к закату, густая тень от высокого тына, окружавшего двор, добегала до лестницы, ведущей в верхние покои. Где-то по соседству прокукарекал петух, очевидно нашедший жирного червя в навозной куче и желающий похвастаться удачей перед своим многочисленным куриным гаремом.
Все кругом дышало таким покоем и тишиной, что Митричу показалось даже странным – неужто и вправду всего два-три часа назад убили царевича, а перед ним стоит человек, жаждущий крови Ивашки, будто какой-то упырь. Бородач встряхнул головой, внимательно наблюдая за человеком, мрачно сидевшим на красавце коне. С минуту оба молчали.
– Ну что? – наконец вымолвил иезуит. – Пришел?
Кто именно, он не стал уточнять. Оба понимали, о ком идет речь. Митрич отрицательно покачал головой, виновато разводя руками.
– Ладно. Стало быть, надо ехать к Синеусу, – еле слышно, будто про себя, вымолвил иезуит. Затем, усмехнувшись одними губами, добавил: – Плохая из тебя нянька. Хорошо хоть, что Никитка не под твоим присмотром, а то ведь тоже давно бы сбег. Попадья поумней тебя будет – надежно смотрит.
Не зная, что сказать в ответ, Митрич только вздохнул и понурил голову. Весь его вид выражал полнейшее раскаяние в том, что случилось. Но иезуит и не ожидал от него какого-либо ответа, продолжая свою речь:
