Пастушок - Григорий Александрович Шепелев
– Вольга Всеславьевич! Госпожа сидит взаперти, её будут сечь потом! Сейчас защити преглупую Светозару Тукиевну, премудрую Василису Микулишну и её сестрицу, Настасьюшку!
– Где они? – спросил богатырь.
– Да беги за мной, покажу!
С места перепрыгнув через притворщиц, бросились они влево по коридорчику. Свернув к трапезной, ещё издали услыхали звонкий и тоненький голосок Василисы, которая восклицала с явным неудовольствием:
– Раз! Розга телу не вредит, а ум просветляет! Два! Розга благочестие укрепляет! Три! Розга гордыню смиряет!
Между этими странными восклицаниями был слышен очень спокойный и важный голос Меланьи. Что она говорила – Вольга и его попутчица не смогли разобрать за крепко прикрытой дверью, даже когда приблизились к ней вплотную.
– Что это с Василисой Микулишной? – прошептал Вольга, поглядев на Ульку.
– Это она поёт славословие розге, – сказала та, – её порют розгами!
– Что поёт?
– Да открой ты дверь! Меланью боишься, что ли?
Но нет, Вольга опасался кое-кого другого. Он понимал, что гордая и надменная Василиса Микулишна станет лютым его врагом, если он увидит, как её порют. Но как было не взглянуть? Он приоткрыл дверь. И – оторопел. Улька, встав на цыпочки, чтобы глянуть через его плечо, также удивилась. Да, Василису Микулишну, без штанов стоявшую задом к двери, наказывали. Но как! Вовсе и не розгой, а пальцем! Делала это сама Меланья. Собственным своим пальцем. И прежестоко! Текла обильная кровь. А чем же во время этого страшного истязания занимались Настасья и Светозара? Они спокойно ели пирог, сидя за столом!
Всё это имело довольно яркую предысторию. Накануне Филипп, схваченный Меланьей возле дворца, решительно заявил, что лучше утопится, чем поссорится с дочерьми Микулы. На вопрос Меланьи, что это значит, ученик лекаря объяснил, что если ему прикажут Настасью и Василису выпороть, онн, конечно, сделает это, как уже делал не раз, но не во всю силу. Меланья стала хлестать его по щекам, но он стоял насмерть. Все слуги в тереме, от дворецкого до вольца с цыплячьим его умишком, упёрлись так же. Что было делать бедной Меланье? Самой трёх девок пороть? Боярское ли то дело? И не спала Меланья всю ночь, решая, как быть. Да и не решила.
Три провинившиеся явились во время завтрака. Ян, Прокуда и Дашка поспешно вышли из трапезной, потому что были они ничуть не глупее Вольца с Филиппом. Меланья же впала в бешенство. Взяв полено, лежавшее у печи, она начала лупить им трёх греховодниц, гоняя их по всей комнате. Визгу было, конечно, много. Ну, а потом ещё появилась кровь. Она потекла из среднего пальца правой руки Меланьи – одна из дур умудрилась цапнуть его зубами и прокусить очень глубоко. Что это была за мудрая дура, Меланья сразу же поняла, хоть во время драки этот укус и не ощутила, и не заметила. И тут вдруг пришла ей на ум отличная мысль, как можно и выслужиться перед госпожой Янкой, и не поссориться с тремя девками, две из коих были опасными. Усадив гостий за стол, Меланья уселась в кресло и объявила, что Светозару с Настасьей она прощает, а Василиса Микулишна будет прямо сейчас наказана розгами. После этого заявления Светозара с настасьей сразу начали есть яблочный пирог, а третья особа побагровела, вскочила и подбежала к Меланье с криками:
– Это как? Это почему? Это с какой стати? Чем я их хуже?
– Премудрая Василиса Микулишна, я всегда поступаю по справедливости, – объяснила кровоточащая праведница, – преглупая Светозара Тукиевна глупа, а твоя сестра – ни при чём. Со своей сестрой я разберусь позже, с тобой – сейчас. Получишь ты сорок розог. Снимай штаны, поворачивайся.
А около кресла, точно, лежали на полу розги. Их туда положила предусмотрительная Прокуда, хорошо знавшая госпожу. Скосив на них взгляд, премудрая Василиса сменила гнев на презрение.
– Да ты, сучка, хочешь всех нас поссорить, – гордо провозгласила она, подняв спереди рубашку и медленно распуская тесёмки юбки, – но я бы на твоём месте не рисковала!
– Сегодня мы разбираемся с твоим местом, – холодно возразила боярыня, – а с каким, тебе уже ведомо. Штаны вниз!
Тогда Василиса мудро сменила презрение на задумчивость. Её глазки миленько заморгали, и всё лицо сделалось задумчивым дальше некуда. Покачав головой, она торопливо выпрыгнула из юбочки, оскорблённо сняла штаны и на каблучках повернулась носом к столу, пирог на котором стал вдвое меньше. Ещё обиднее было то, что он продолжал уменьшаться. Как можно выше задрав рубашку над голой задницей, Василиса Микулишна очень строго заметила:
– Ай, Меланья, все эти розги сделаны из лозы! Лозовые прутья знаешь как больно секут? Сбавь десяток розог!
– Я сбавлю пять, если ты мне скажешь, кому Евпраксия отдала золотые пуговицы с орлом двухголовым, – пообещала Меланья, стряхивая кровь с пальчика. Василиса от удивления повернула голову и уставилась ей в глаза.
– Меланья, откуда мне это знать? Честно, я понятия не имею!
– Да? Ну, тогда гляди, как эти две сволочи жрут пирог! Я не хочу видеть твоё лживое лицо! Пороть буду больно.
Мудрейшая из красавиц стала глядеть, как сволочи жрут пирог. А те на неё вовсе не смотрели. Ей стало грустно.
– Ну что, не вспомнила? – поинтересовалась Меланья, облизав палец, – если не вспомнишь, я тебя до крови буду сечь!
– Меланья, мне нечего вспоминать! – гневно разоралась Микулишна, глядя на уменьшающийся пирог, – Настасья, что ты молчишь? Скажи этой ненормальной, что мы в дела её взбалмошной сестры не суёмся!
– Вчера надо было думать мудрой своей головой, а не этим местом, – досадливо оглядела Настасья свою старшую сестру спереди, – я ведь предупреждала, что тебя выпорют! Теперь стой, не скули. Четыре десятка розог ты заслужила.
– О, да, сполна! – поддакнула Светозара, затолкав в рот кусок пирога размером со свою глупость, – тебя накажут за дело!
– Госпожа Янка будет довольна, – пообещала Меланья, и – провела своим пострадавшим пальцем по голой заднице мудрой девушки. И остался великолепный кровавый след, совсем как от розги. Он протянулся поперёк щели.
– Раз! – во всю глотку крикнула Василиса, сразу поняв замысел Меланьи, – розга телу не вредит, а ум просветляет!
– Ну что, не вспомнила? – поинтересовалась Меланья, – нет? Ну, тогда получи опять!
И кровоточащий палец оставил ещё два следа, выше и ниже первого.
– Два! – взвизгнула красавица, закатив страдальческие глаза, – розга благочестие укрепляет! Три! Розга гордыню смиряет!
Меланья снова осведомилась, не освежилась ли память девицы-греховодницы. Но надменная Василиса Микулишна замотала гордой своей головой и сглотнула слёзы, мысленно посылая осатаневшую палачиху ко всем чертям.
– Четыре! –
