Дороти Даннет - Игра шутов
Сент-Андре и Лоран де Женстан плечом к плечу преодолели крыши, беспорядочно скопившиеся у южного фасада церкви, и толпа, ждущая внизу, у трех больших дверей, арок, башенок-близнецов и окна-розетки, заметила их. И вот, ступив на покатую крышу самого Сен-Ломе, эта пара подобралась к основанию башни и в свою очередь начала подъем.
Канат между Тади Боем и Робином Стюартом был натянут слабо. Толстяк, еле видный в темноте, двигался легко, осторожно ставя ноги, ощупывая стену руками, и Стюарт карабкался следом, то подтягивая, то отпуская канат; ночной холод пробирал его до костей. Время от времени сверху поступали указания, ясные и четкие. Один раз Тади Бой, закрепившись на карнизе, смог подтянуть лучника к себе. Стюарт задыхался, пальцы сводило судорогой, в боку появилась колющая боль, но при этом он без страха мог смотреть вниз. Церковь Сен-Ломе высилась, как маяк, над морем жадно глядящих лиц, озаренных фонарями и факелами. Собственные их тени, нелепо искаженные, первые двадцать футов подъема опережали их. Теперь Тади и Стюарт пересекли черный экватор ночи. По ту сторону зияющей пропасти на дальнем холме стоял собор, а по склонам вились узкие улочки, которые они с таким трудом преодолели; за печными трубами виднелась черная гладь Луары, и огни, что горели в домах, выстроенных на мосту, дрожали в воде.
Захваченный открывшейся панорамой, лучник на секунду отвел взгляд от Тади, прокладывавшего путь, и не уследил за очередным его движением. Треск камня, подавшегося под ногой и с гулким стуком канувшего в пустоту, достиг его слуха. Человек наверху судорожно дернулся, глубоко вздохнул, а потом затаил дыхание. Канат, соединяющий их, дрогнул и закачался.
Стюарт поднял глаза. Оказавшись на голой стене без точки опоры, Тади Бой нашел единственно возможный выход. Он набросил свободный конец каната на каменный крестоцвет, расположенный высоко над его головой, у самой колокольни. Теперь, держась за канат, сложенный вдвое, он мог медленно, осторожно взбираться по вертикали.
Крестоцвет выдержал. Но сам канат, перетершийся о какой-то острый крюк, лопнул, и Тади соскользнул к тому крепкому карнизу, с которого начал свой подъем. Но на этот раз он падал с высоты, и старый камень подался.
Стюарт в ужасе не сводил с оллава глаз. Тади Бой пока держался, нагнувшись вперед, распластав руки по стене, уцепившись ногами за едва заметные трещины; но в пределах досягаемости не было ни единого выступа, ни малейшей точки опоры; канат, соединявший его со Стюартом, тоже не мог ничего поправить. Стюарт, который, вонзив ногти в трещины, ночным мотыльком распростерся по каменной кладке, никак не сумел бы удержать падающего Тади.
Лаймонд прекрасно видел это. Хорошо рассчитанными движениями, стараясь не нарушить и без того хрупкого равновесия и затратить как можно меньше энергии и времени, он перерезал канат между собой и лучником.
В эту ночь Робина Стюарта посещали счастливые мысли: и дилемма, и план действий возникли из ниоткуда и четко запечатлелись в мозгу. За полминуты до того, как толстяк должен был упасть, Стюарт уже точно знал, что нужно делать.
Слева от него, на расстоянии вытянутой руки, находилось зарешеченное окно. Оба они по очереди отдыхали здесь, с тоскою глядя на недосягаемую лестницу внутри здания. Стюарту некогда было раздумывать, не обветшал ли каменный наличник, выдержат ли прутья решетки. Чтобы достичь окна, нужно было оторваться от стены и прыгнуть: смертельный прыжок над разверстыми жерлами дымоходов, синими черепицами и булыжниками мостовой.
И Стюарт, повернувшись к Тади Бою спиной, прыгнул. Его руки, костлявые, словно руки мертвеца, встающего из могилы, крепко вцепились в холодные прутья, ноги на какое-то мгновение зависли над пропастью; но вот он оперся о наличник коленом, а локтем — о решетку. Как камнеломка, вжимаясь всем телом в едва различимые неровности стены, просунув руки и голову сквозь прутья, он забросил темный канат в ночную мглу, раскручивая оставшийся моток, и крепкий конопляный трос, свистя, полетел вдоль стены, пока не достиг высоты, где должна была находиться голова Тади Боя.
Лаймонд тоже совершил свой смертельный прыжок. Соскальзывая, теряя равновесие, он разглядел в темноте приближающийся канат и соскочил со стены.
Стюарт страховал его. Прутья до кровоподтеков врезались в плечи, канат в кровь обдирал ладони. Затем наступил момент, которого лучник ждал: он ощутил, как натянулся канат, обвязанный у ног вокруг пояса, и это означало, что Тади Бой, раскачиваясь, как маятник, достиг самой нижней точки амплитуды. Стюарт, не щадя отчаянно ноющих рук, изо всех сил вцепился в решетку окна — и прутья выдержали.
Колебания прекратились. Будто у него из ушей внезапно вынули затычки, до Стюарта донесся рев толпы с освещенных, оставшихся далеко внизу улиц. Давление на спину и поясницу ослабло. Тади Бой нащупал точку опоры и, стараясь прибегать к канату как можно реже, снова начал карабкаться вверх.
И вот наконец кудлатая голова, черная на фоне черного ночного неба, показалась у самых ног лучника; ловкое, как у акробата, тело изогнулось, вывернулось — и Тади Бой, тяжело дыша, уселся рядом со Стюартом. Оллав фыркнул:
— Боже, ж ты мой: это ты всего-то столько прошел? Да я бы за это время дважды слазил туда и обратно. — В темноте блеснула белозубая улыбка. — Говорил я д'Энгиену, что ты стоишь десятерых таких, как он.
Потом они продолжили восхождение. Глядя на неутомимые, осторожные движения ирландца, Стюарт ощущал, как в нем поднимается какая-то животворная сила: внезапно возникшая благодарность к Тади за то, что тот попытался совершить; неистовая гордость за то, что совершил он сам. Сильный, уверенный в себе и свободный, единственный раз в своей жизни не завидующий никому, Робин Стюарт следовал за тем, кто вел его, все выше и выше на колокольню.
По реакции толпы Сент-Андре тоже понял: случилось нечто из ряда вон выходящее. Они начали взбираться с другой стороны и не видели, что происходит; но, обогнув угол башни, обнаружили, что соперники, несмотря на задержку, залезли уже на самый верх.
Весь в синяках и ссадинах, с пальцами, ободранными в кровь, Сент-Андре не замечал ничего: им владела одна только мысль: поскорее подняться на колокольню… во всяком случае, до того, как соперники закончат перебираться по канату в замок. Он нетерпеливо поглядел вверх, прикидывая расстояние, молясь, чтобы де Женстан, шедший по его следам, двигался побыстрее.
Прямо над его головой, словно посланный самим Богом, свисал длинный канат. Извиваясь по стене, он уходил в высоту, насколько хватало глаз, и кончался — если кончался вообще — чуть ли не у самой колокольни. Два прыжка — и Сент-Андре поймал канат: широко расставив ноги, попробовал его одной рукою, потом двумя. Затем медленно, осторожно стал подтягиваться.
