Валерио Манфреди - Александр Македонский. Сын сновидения
— Я — царь македонян! — вскричал Александр. — И вхожу, куда захочу! Зачем ты убила ребенка, зачем так варварски обошлась с его матерью? Кто тебе велел это сделать?
— Ты — царь македонян именно потому, что этот ребенок мертв, — бесстрастно ответила Олимпиада. — Может быть, ты не хотел этого? Ты забыл, как страдал, когда испугался потерять милость Филиппа? Забыл, что говорил Атталу в день свадьбы твоего отца?
— Не забыл, но я не убиваю младенцев и не зверствую над беззащитными женщинами.
— У царя нет выбора. Царь может быть только один, и не существует никакого закона, утверждающего, кто именно должен наследовать трон. Группа знати могла бы взять малыша под свою опеку и править от его имени до его совершеннолетия. Что бы ты делал в таком случае?
— Я бы стал сражаться за трон!
— И сколько бы крови пролил при этом? Ответь! Сколько вдов ты заставил бы плакать по погибшим, сколько матерей и сыновей погибли бы преждевременно, сколько полей было бы выжжено, сколько сел и городов предано огню и мечу? Держава, построенная твоим отцом, пришла бы в упадок!
Александр овладел собой, лицо его помрачнело, словно побоище, предотвращенное преступлением его матери, вдруг отяготило его и чужое горе навалилось на его душу.
— Значит, это судьба, — ответил он. — Такова судьба мужчины — допускать зверства, болезни, страдания и смерть, прежде чем кануть в ничто. Но в его силах, в его власти и в его воле при каждой возможности действовать благородно и проявлять милость. Это единственное достоинство даруется ему, пока он существует, и это единственный свет перед мраком бесконечной ночи…
ГЛАВА 40
На следующий день Евмен объявил Александру, что гробница для его отца готова и что можно устраивать погребение. На самом деле в невероятно сжатые сроки была завершена лишь первая часть огромного склепа. Предусматривалось впоследствии строительство еще одного помещения — для всяких ценных предметов, чтобы сопроводить великого владыку в потусторонний мир.
Пышно разодетого, в венке из золотых дубовых листьев, солдаты положили Филиппа на костер, и два батальона фаланги и эскадрон верховых гетайров отдали ему почести.
Погребальный костер залили чистым вином, прах и кости завернули в пурпурно-золотую ткань в форме македонской хламиды и положили в массивный золотой гроб на ножках в виде львиных лап, со звездой Аргеадов на крышке.
Внутрь гробницы поместили панцирь из железа, кожи и золота, который царь надевал при осаде Потидеи, пару бронзовых поножей, золотой колчан, покрытый позолотой парадный деревянный щит, украшенный в центре вырезанной по слоновой кости вакхической сценой. Его оружие — меч и наконечник копья — бросили в огонь на алтаре, а потом, согласно ритуалу, согнули, чтобы никто больше не мог ими воспользоваться.
Александр возложил собственные дары: великолепный массивный серебряный кувшин с ручкой, украшенной бородатой головой сатира, и серебряный кубок чудесной красоты, с двумя ручками, легкий, почти невесомый.
Вход в гробницу закрыли огромной мраморной двустворчатой дверью меж двух дорических полуколонн, воспроизводивших вход в царский дворец в Эгах, а византийскому художнику было поручено расписать архитрав великолепной сценой охоты.
Царицы Олимпиады не было на похоронном ритуале, она не хотела возлагать никаких даров на погребальный костер или в гробницу мужа. Не хотела она и встречаться с Эвридикой.
Когда солдаты закрыли мраморные двери, Александр заплакал: он любил отца и чувствовал, что за этими створками навсегда похоронена его юность.
Эвридика отказывалась от пищи и осталась умирать от голода вместе с маленькой Европой, отвергая любые снадобья врача Филиппа.
Для нее Александр тоже возвел великолепную гробницу и велел поставить внутри мраморный трон, которым отец пользовался, когда под дубами в Эгах вершил правосудие, — прекрасный, украшенный золотыми грифонами и сфинксами, с великолепным изображением квадриги лошадей на спинке. Выполнив свои обязанности, с душой, полной печали, Александр вернулся в Пеллу.
***Антипатр был военачальником из старой гвардии Филиппа, преданным трону и заслуживающим полного доверия. Александр поручил ему проследить за миссией Гекатея в Азии, под боком у Пармениона и Аттала, и с нетерпением ждал ее исхода.
Он знал, что северные варвары, трибаллы и иллирийцы, недавно покоренные отцом, могут в любой момент восстать, и понимал, что греки приняли условия Коринфского мира только вследствие разгрома при Херонее и что все его враги, и, прежде всего Демосфен, еще живы и вовсю действуют. Но следовало принимать во внимание и то, что Аттал и Парменион контролируют Проливы и стоят во главе экспедиционного корпуса силой до пятнадцати тысяч воинов.
И мало того, пришло известие, что персидские агенты установили контакты с афинянами из антимакедонской партии и предложили им серьезную финансовую помощь золотом для разжигания возмущений.
Существовало множество факторов нестабильности, и если бы все эти угрозы проявились одновременно, новый монарх мог не устоять.
Первый ответ на его запросы пришел к началу осени: Антипатр просил у царя немедленной аудиенции, и Александр принял его в бывшем кабинете своего отца. Старый полководец, хотя и был солдатом с головы до кончиков ногтей, не любил демонстрировать свое положение и обычно одевался, как простой горожанин. Это говорило о его уравновешенности и уверенности в себе.
— Государь, — сказал он, войдя, — вот какое сообщение пришло из Азии: Аттал отказался сложить полномочия и вернуться в Пеллу; он оказал вооруженное сопротивление и был убит. Парменион заверяет тебя в своей преданности.
— Антипатр, я хотел бы знать, что ты действительно думаешь о Парменионе. Тебе известно, что его сын Филот здесь, во дворце. В некотором смысле его можно считать моим заложником. Не в этом ли, по-твоему, кроется причина его заверений в верности?
— Нет, — без колебаний ответил старый стратег. — Я хорошо знаю Пармениона. Он привязан к тебе и всегда тебя любил, еще когда ты был маленьким и залезал на колени к отцу во время военных советов в царской оружейной палате.
Александру вдруг вспомнился стишок, который он распевал каждый раз, увидев седые волосы Пармениона:
Старый солдат на войну торопился,А сам-то на землю, на землю свалился!
И он ощутил глубокую грусть, задумавшись о том, как драматически власть изменяет отношения между людьми. Антипатр продолжил:
— Но если у тебя остаются сомнения, есть лишь один способ развеять их.
— Послать к нему Филота.
— Именно, учитывая, что два других его сына, Никанор и Гектор, уже с ним.
