Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 2
О пуговицах литого золота, с легкой руки репортеров бульварных газет шла молва: будто бы во время поездки писателя в Россию, когда он однажды оказался в сильно натопленном помещении, все эти пуговицы, расплавившись, попадали на паркет, немало озадачив их владельца. А сколько небылиц ходило о бальзаковской трости. Это была толстая дубина, усеянная бирюзой, с резьбой по золоту. Об этом атрибуте его щегольского туалета распространялись самые удивительные слухи. Говорили, например, что в набалдашнике трости скрыто изображение таинственной дамы в костюме Евы, возлюбленной Бальзака. Другие, поражаясь размерам трости, весу, недоумевали, что заставляет ее владельца таскать такую палицу? Почему он не расстается с нею даже в театре? Ведь он не хром, не болен. Тогда отчего же он не выпускает ее из рук? Из щегольства, по капризу или из-за какой-либо необходимости? Может быть, гадали одни, внутри трости — зонтик. Но это было явно прозаическое объяснение. Оно не могло устроить жаждущую необыкновенного публику. Скорее, в трости скрыт кинжал, а возможно и шпага. Неудивительно, что стоило Бальзаку со своей загадочной спутницей появиться, скажем, в театральной ложе, как он становился центром всеобщего внимания.
Какую же тайну скрывала неизменная спутница этого толстого модника? Умный человек, рассуждали любопытные, не захочет быть даром смешон.
На этот занимавший всех вопрос попыталась ответить французская писательница Дельфина Жирарден. Необыкновенная трость Бальзака вдохновила ее на создание целого романа. Она так и назвала его — «Трость Бальзака».
Так в чем же была тайна этой трости, которую к всеобщему удовольствию удалось раскрыть госпоже Жирарден?
Современники Бальзака удивлялись способности писателя рассказывать с необычайной достоверностью о различных сторонах жизни, его умению постигать чувства и мысли и простолюдина, и аристократа. Поражались тому, откуда Бальзак мог знать и с такой достоверностью изображать в мельчайших подробностях характеры своих героев, их, казалось бы, самые интимные, скрытые от посторонних глаз привычки, манеру поведения, быт. Читателям книг Бальзака, тем, о ком, собственно, он писал, казалось, что писатель является каким-то невидимым очевидцем их жизни, что он обладает, быть может, сверхъестественной способностью подсматривать и подслушивать, оставаясь незамеченным. Поговаривали, что Бальзак, переодетый в грязные лохмотья, нередко бродил по Парижу, открывая его мистерии. Во всяком случае именно в таком одеянии, как рассказывает датский писатель Г.-Х. Андерсен, он встретил однажды на улице известного писателя и едва мог признать в нем того, с кем еще накануне ему довелось беседовать в салоне одной графини— элегантно одетого щеголя, о котором, скорее, можно было подумать, что это какой-нибудь бонвиван, чем властитель читательских сердец.
Нет, дело не в переодевании. Бальзак, сообщала в своем романе Жирарден, может, когда захочет, становиться невидимым. И чудесной этой силой он обязан своей трости. Стоит лишь взять ее в левую руку, как превращаешься в невидимку. Ну не чудо ли эта трость! Теперь понятно, откуда у Бальзака такие познания жизни и характеров. С помощью волшебной трости он свободно может проникнуть и в кабинет министра, и в будуар светской красавицы. Остается только, будучи незамеченным, наблюдать и изучать нравы. Вот почему в своих книгах он раскрывает то, что глубоко скрыто от посторонних глаз, то, чего он никогда бы не смог узнать, если бы не трость. «Теперь нетрудно понять, откуда его талант», — рассуждает Танкред, герой романа Жирарден. Узнав тайну трости, он понял, каким путем ее владелец дошел до того, чтобы все показать, все высказать изумленному читателю.
Бальзак — как калифы в арабских сказках, посещавшие под чужой одеждой и хижину бедняка и чертоги богачей; Бальзак скрывается, чтобы наблюдать. Он изучает героев, которых застает, когда они встают с постели; видит чувства в шлафроке, тщеславие в ночном колпаке, страсти в туфлях, бешенство в фуражке, отчаяние в камзоле, и потом помещает все виденное в книгу, и она расходится по Франции. Ее переводят в Германии, перепечатывают в Бельгии, издают в России— Бальзак слывет великим человеком! Он обладает одним достоинством — искусством пользоваться своей тростью.
Постигает это искусство и герой романа молодой человек Танкред. Правда, волшебное свойство трости, которую он одалживает у Бальзака, Танкред использует в иных целях, далеко не литературных. Карьера, выгодная женитьба, богатство — вот на что обращает чудесную силу трости этот молодой хищник — близкий родственник бальзаковских персонажей, но только по сути, а не по силе художественного изображения. И он добивается своего. Надобность в чудодейственной трости отпадает: она сделала свое дело. И трость снова возвращается к Бальзаку. «Иначе, — восклицает госпожа Жирарден, — разве он подарил бы нам остальные, тогда еще не написанные шедевры».
Как много интересного, забавного или грустного, записал однажды Ч. Диккенс, можно было бы узнать из правдивой истории каждой вещи, будь таковая написана. Книга Дельфины Жирарден построена по иному рецепту, автор ее пошел другим путем, рассказывая о бальзаковской трости, — путем вымысла. И история эта, описанная на страницах ныне давно уже забытого романа, далека от реального повествования. Но в то время, когда была создана эта книга — в тридцатых годах прошлого века (в 1837 году она была переведена на русский язык), вполне возможно, что кое-кто и принимал за чистую монету рассказ о тайне трости, принадлежавшей знаменитому романисту.
Поражаясь тому, с какой силой правды Бальзак воссоздал жизнь на страницах своих книг, некоторые только так могли объяснить способность этого могучего таланта реалистически восстанавливать обстановку действия и живые связи между людьми, благодаря чему вымышленная книга становилась повествованием о действительных событиях, подсмотренных и подслушанных каким-то невидимым очевидцем. К числу таких книг отнесли и его роман «Лилия долины».
Летом 1836 года умерла госпожа де Берни — ангел дружбы, сопутствовавший Бальзаку в течение пятнадцати лет. Писатель знал, что Лора де Берни тяжело больна и жить ей осталось недолго. Отчаяние его было безгранично. Но что он мог поделать. В его власти одухотворять литературных героев, давать им жизнь на страницах романов, но над действительной жизнью он был не властен. Лора де Берни оставалась «не только возлюбленной, но и великой любовью». Она стала для него тем, «чем была Беатриче для флорентийского поэта и безупречная Лаура для поэта венецианского, — матерью великих мыслей, скрытой причиной спасительных поступков, опорой в жизни, светом, что сияет в темноте, как белая лилия среди темной листвы», — признавался Бальзак. И утверждал: «Большинство моих идей исходят от нее, как исходят от цветов волны благоухания». Все написанное с тех пор, как в марте 1822 года Бальзак отправил ей пылкое послание, он связывал с ней.
