Стэнли Уаймэн - Французский дворянин
– Конечно, де Марсак, – весело сказал он.
– У вас очень широкие планы. Вы говорите о Франции, Испании, Наварре, о королях, союзах, кардиналах; говорите, что имеете тайные средства к достижению вашей цели. Вы хотите, чтоб я поверил, что найду в вас такого же могущественного покровителя, как Рони, если буду заодно с вами. Но позвольте! – продолжал я торопливо, видя, что он готов прервать меня своими объяснениями. – Скажите мне одно: почему, имея столько средств в своем распоряжении, вы обратились к старой женщине из-за нескольких крон?
– Объясню вам даже это, – отвечал он, вспыхнув при моих словах. – Вы конечно видели слона и знаете, что у него хобот, которым он может и вырвать дуб из земли, и поднять с поля грош. Так и я. Но вы опять спросите, – продолжал он с усмешкой, – почему я польстился на несколько крон? Потому что на свете существуют только две вещи, господин де Марсак, – ум да деньги. Первый у меня был и есть, вторые я взял.
– Ум и деньги, – сказал я, глядя на него задумчиво.
– Да-с, – отвечал он, сверкая глазами. – Будет у меня и то, и другое – и я буду править Францией.
– Вы будете править Францией?! – воскликнул я, пораженный его наглостью. – Вы?!
– Да! – отвечал он вполне хладнокровно. – Я – монах и служитель церкви. Вы удивлены? Но заметьте, что теперь произошла перемена. Настало время действовать нам, а ваше время прошло. Что держит короля в Блуа, когда восстание распространяется по всей Франции? Недостаток в людях? Нет, недостаток в деньгах. А кто может достать для него деньги? Вы, солдат, или я, служитель церкви? Повторяю вам сто раз: я, а не вы. Вот я и говорю вам, что настало наше время, и прежде, чем умереть, вы увидите, что Франция в руках священника.
– Даст Бог, этого не будет, – сердито отвечал я.
– Как вам угодно, – сказал он, пожимая плечами и стараясь выразить на своем лице покорность; что ему пристало не больше чем клобук кавалеристу. – Это, может быть, буду даже именно я, милостью святой католической церкви, которой верно служу.
Я вскочил с проклятием, не в состоянии более выносить наглых речей этого человека: последнее его предположение взорвало меня.
– Подлец! – воскликнул я, крутя усы (моя привычка при сильном гневе). – Вы хотите сделать меня орудием вашего величия? Хотите подкупить меня, солдата и дворянина? Уходите, пока целы! Вот все, что я вам скажу. Вон из моей комнаты!
Якобинец с удивлением отступил на несколько шагов и встал, облокотясь на стол, кусая ногти, угрожающе смотря на меня. Страх и разочарование попеременно отражались на его лице.
– Итак, вы обманывали меня? – медленно произнес он наконец.
– Я сам поддался вашему обману! – отвечал я, смотря на него со злобой, но уже без того страха, который на одну минуту овладел мною. – Уходите и поступайте как знаете!
– Знаете ли, что вы делаете? – сказал он. – В моей власти повесить вас, де Марсак, или и того хуже…
– Вон!
– Подумайте о своих друзьях, – продолжал он насмешливо.
– Вон!
– Подумайте о мадемуазель ля Вир. Ведь, если… если она попадет в мои руки, ей угрожает не виселица… Вы конечно помните о двух Фуко? – сказал он и засмеялся.
Эта низость, которою он грозил моей матери, вывела меня из себя, я сделал несколько шагов вперед. Еще мгновение – и я схватил бы его за горло. Но Провидению было угодно спасти его и меня. Дверь, за которую он в ужасе схватился, внезапно отворилась, и вошел Симон. Он запер ее за собой и остановился, тревожно поглядывая то на одного, то на другого из нас. Чувство уважения к священнику, внушенное ему еще воспитанием в Сорбонне, боролось в нем со злобой, которую отчаяние возбуждает в слабейшем. Его появление, удержавшее меня, придало смелости Антуану: он остался на месте, он даже на мгновение обернулся ко мне. Лицо его выражало досаду и разочарование.
– Хорошо! – произнес он хриплым голосом. – Губите себя, если хотите. Советую вам покрепче запереться: через час вас поведут на допрос.
При этой угрозе Симон так вскрикнул, что я обернулся и взглянул на него. Его колени дрожали, волосы встали дыбом. Антуан увидел его ужас и воспользовался им.
– Да, через час, – медленно повторил он, смотря на него жестким взором. – Через час, мой мальчик. Должно быть, вы очень любите мучения, если идете на них, и жизнь вам надоела. Впрочем, постойте! – продолжал он, видя отчаяние Симона и рассчитывая им воспользоваться. – Я буду милостив и предложу вам выход.
– И самого себя? – презрительно спросил я.
– Как вам угодно, – отвечал он, не спуская глаз с мальчика, которого его взгляд, казалось, приковывал к месту. – Я уделю вам время до вечера, до получаса на закате солнца, чтоб еще обсудить это дело. Если вы согласитесь на мои условия, то придете повидаться со мной. Я уезжаю сегодня вечером в Париж и назначаю вам свидание в последнюю минуту… Но, – продолжал он, злобно усмехаясь, – если вы не придете или будете упорствовать, то, Бог свидетель, вы и трех дней не проживете.
Конечно, я не имел ни малейшего намерения ни идти к нему, ни соглашаться на его условия.
Но какая-то неведомая сила побудила меня спросить, где я должен его встретить.
– На паперти собора, – отвечал он после минутного колебания, – с северо-восточной стороны, через полчаса после заката солнца. Это – надежное место.
Симон подавил возглас. В комнате воцарилось молчание. Симон тяжело дышал; я стоял как вкопанный и так смотрел на Антуана, что он опять взялся за ручку двери и беспокойно оглядывался. Он не успокоился, пока не угадал, как ему казалось, причины моего странного взгляда.
– Ага! – сказал он, сжав губы с лукаво-проницательным видом. – Понимаю. Вы хотите убить меня сегодня; но позвольте вам заметить, что этот дом находится под надзором. Если вы выйдете отсюда с кем-нибудь, кроме Ажана, которому я доверяю, я буду предупрежден и уйду раньше, чем вы явитесь на свидание, и уйду… заметьте это, – прибавил он, злобно усмехаясь, – подписать ваш смертный приговор.
Он вышел и запер за собой дверь. Мы слышали, как он спускался по лестнице. Мы с Симоном посмотрели друг на друга с понятным ужасом.
Каким-то чудом отец Антуан назначил то самое место и время, которое назначал и посланник бархатного банта.
– Он пойдет, – сказал Симон дрожащим голосом, покраснев. – И они пойдут.
– В темноте они не узнают его, – заметил я. – Он приблизительно одного роста со мной. Они примут его за меня!
– И убьют его! – воскликнул Симон. – Они убьют его! Он идет на верную смерть. Это – перст Божий…
ГЛАВА II
Пред лицом короля
Мне казалось, что если бы монах погиб в ловушке, приготовленной для меня, то раскрытие в этом деле участия Брюля было бы мне чрезвычайно полезным, и я чуть было не совершил одну из тех крупных ошибок, в которые впадают люди, когда они, стремясь к намеченной цели, уже не хотят считаться с обстоятельствами. Моим первым побуждением было идти за монахом на паперть, накрыть убийц и, если можно, арестовать их. Но Симон так убедительно доказал мне всю опасность такого поступка, что я отказался от своего намерения. По его совету я послал его к Ажану просить того зайти ко мне сегодня же вечером.
