Роберт Святополк-Мирский - Порубежная война
— Как, государь? — поразился Патрикеев.
— А вот так! — рявкнул Великий князь. — Иди и немедля отправь гонца, чтоб схватили его и всех близких ему слуг и заточили в… — он на секунду задумался, — да, в нашу самую крепкую темницу в Галиче!
Патрикеев побежал исполнять приказание.
Великий князь обратился к своему дьяку, передавая ему письмо:
— Спрячь это в секретный архив.
Федор Курицын взял бумагу и направился в другую сторону.
Великий князь закрыл лицо руками и прошептал:
— Господи, помоги мне. Как жить с этими неблагодарными людьми? Как править ими? Надоумь меня, Господи!
Лукомский одними глазами посмотрел налево и направо. Придворные, поняв, что произошло что-то необычное, сгорая от любопытства, провожали взглядами — одни Патрикеева, другие — Курицына.
И Лукомский решился.
Быстрым, незаметным движением он уронил маленький кристаллик, в стоящий перед ним на столе кубок Великого князя.
Иван Васильевич отвел руки от лица, глубоко вздохнул и взял в руки кубок.
И тут произошло нечто совершенно необыкновенное.
Тринадцать лет на пальце Ивана Васильевича находился перстень, подаренный ему когда-то добрым другом, Менгли-Гиреем, и привезенный мурзой Сафатом. В этот перстень был вправлен красный камень, похожий на яхонт, но на самом деле это не яхонт, а кость таинственного зверя единорога, и свойство ее таково, что как только рядом с ней оказывался яд, она мгновенно меняла цвет с красного на зеленый.
Иван Васильевич хорошо помнил, как надел этот перстень на единственный свободный палец его украшенных перстнями рук, и тогда он подумал еще, что вряд ли когда-нибудь этот подарок пригодится, а сейчас был ошеломлен, увидев как красный камень на глазах превратился в зеленый и засиял таинственным пульсирующим светом.
Иван Васильевич застыл с кубком в руке и еще не успел осознать до конца всего, что произошло, как тут к нему подбежал, ковыляя, запыхавшийся Патрикеев и горячо зашептал на ухо:
— Государь, измена! Прискакал Медведев! Он докладывает: доподлинно известно — Лукомский хочет тебя отравить!
— Сядь на место Иван, — спокойно сказал Великий князь и посмотрел на Лукомского, который покорно стоял на коленях перед его столом.
Больше никто, ни Патрикеев, ни Курицын не находились так близко от кубка, чтобы бросить туда яд.
Иван Васильевич посмотрел на перстень, все еще сияющий странным зеленым цветом, затем на Лукомского и широко улыбнулся.
— Шелудивый пес! — сказал он.
И резко скомандовал охране:
— Взять его!
А потом добавил подбежавшему запыхавшемуся Патрикееву:
— И тех, что были с ним тоже. Пытать всех до смерти!
И пока стражники вязали Лукомского и вытаскивали из-за столов его людей, Великий князь встал и быстрыми широкими шагами вышел из гридни.
В коридоре он увидел мокрого от пота, грязного и взлохмаченного Медведева, который тут же вскочил и низко поклонился.
Когда он выпрямился, Иван Васильевич придвинув свое лицо так близко, как никогда до сих пор, и спросил горячим шепотом:
— Как ты узнал?
— У меня много друзей, — ответил Медведев — У заговорщиков есть поддельное письмо от Федора Бельского. Оно написано его братом в Литве.
Некоторое время Иван Васильевич вглядывался в лицо Медведева, как бы в поиске слов, которых так и не нашел и сказал лишь:
— Не нравишься ты мне, Медведев. И особенно друзья твои! Как они все это узнали?
— Я не спрашивал, государь, я сразу помчался, чтобы успеть во время предостеречь тебя, государь. И счастлив, что успел!
Великий князь странно улыбнулся.
— Что ж, спасибо за службу…
И резко повернувшись, ушел, крикнув по дороге:
— Патрикеева ко мне!
Он остановился в арке, задумчиво глядя сквозь венецейские окна на кремлевский двор, ожидая появления Патрикеева.
Когда тот приковылял, Иван Васильевич открыл первую попавшуюся дверь — это была библиотека — и втолкнул туда воеводу.
— Вот что, Иван, разберись досконально с этим Лукомским и его людьми. Я должен знать, кто их послал! Александр? А может, мой братец Борис, тихоня? А может еще кто-нибудь?
— Все узнаю, клянусь, государь, все вытянем из псов окаянных. А что с Бельским? Раз так, то может его…
— Ничего, пусть посидит. И вот еще что, Патрикеев, не кажется ли тебе странным появление этого Медведева так вовремя?
— Государь, — взволнованно и почти искренне сказал Патрикеев, — Медведев — верный слуга, не раз проверенный в десятках дел! Я готов поручиться за него головой…
— Десятках дел… Десятках дел… Именно это меня и беспокоит! Боюсь, что этот Медведев слишком много знает, а люди, которые слишком много знают, становятся для державы опасными. Я склоняюсь к мысли, что с ним пора…
Какой-то шорох раздался сзади, и великий князь испуганно обернулся.
Княжна Олена с книжкой в руках виноватым тоном, кланяясь низко, произнесла:
— Прости меня, батюшка, служебницу и девку твою, я читала и не слышала, как вы с воеводой вошли. Позволь мне удалиться…
— Что ты здесь делаешь в столь поздний час?
— Читаю, батюшка.
— Ступай и ложись спать. Вот выдам тебя замуж, куда-нибудь подальше, там и будешь делать все, что хочешь, а у нас девкам после захода солнца спать положено!
— Да, батюшка, — низко поклонилась Олена, — я иду, батюшка.
И, прижимая к груди книгу, выскользнула за дверь.
— Государь, — взволнованно сказал Патрикеев, — неужели ты хочешь… Медведева… Но он еще не стар, он не чем себя не запятнал, он может нам еще пригодиться…
— Ладно, — раздраженно сказал Иван Васильевич, — мы подумаем, как с ним поступить…
… Симон опоздал на несколько минут. Когда он подошел к великокняжеским палатам оттуда выводили связанных Лукомского и его людей.
Позвякивая цепями, Симон укрылся в тени.
Как это возможно? Кто-то опередил меня? Кто бы это мог быть? Я знаю только одного такого человека! Ну, конечно, а вот и он.
Медведев устало вышел из кремлевских палат и, сжав губы, направился к выходу, где его ждал Малыш, сын того Малыша, на котором Василий приехал в Москву четырнадцать лет назад и кобылы чечерской породы, подаренной князем Федором Бельским Филиппу.
Проходя мимо арки, Василий, конечно, заметил в ней какого-то юродивого, но поглощенный своими мыслями, даже представить себе не мог, что это тот самый нищий с посохом набитым венгерскими золотыми, которого он встретил во дворе своего сгоревшего дома в «Березках» в первый же день пребывания на своей земле…
